«Хатико: самый верный друг»

Аккуратный седовласый профессор (Гир) однажды, возвращаясь с работы, подбирает на вокзале потерявшегося породистого щенка и, немного поконфликтовав с женой (Аллен), оставляет его у себя. Когда, спустя несколько лет, профессор внезапно умрет от инфаркта, верный пес Хатико все равно каждый день будет ждать своего лучшего друга у ворот железнодорожного вокзала. Все это правда было, только в Японии и в 20-х годах.

Швед Лассе Халльстрем («Что гложет Гилберта Грейпа», «Шоколад») всегда умел одновременно быть десертом для киноманов и луком репчатым для домохозяек. Когда стало известно, что он взялся за реанимацию одного из самых сентиментальных сюжетов в истории кино (и вообще двадцатого века), раздраженные этим его дуализмом критики, уже начинали тихо подсмеиваться – режиссер, чьи работы всегда было принято припечатывать эпитетом «милые», на этот раз, казалось, уж точно не выплывет из такой кисельной реки. Но Халльстрем выплывает, причем, насколько очевидным, настолько же и гениальным способом – он просто делает очень качественный самурайский фильм: трогательный, красивый и неглупый. Самурайство это не из классических фильмов Куросавы, хотя в роли самурая здесь собака древней японской породы, это, скорее, самурайство нордическое, то самое, что прославило норвежский кинематограф (последний ярчайший пример – такой же скромно-гениальный «О’ Хортен»). Здесь жизнь и смерть не становятся неизбежно следующими друг за другом противоположностями, они как две жидкости, смешанные в одном сосуде, которому еще не придумали настолько же громкого наименования. Потому «причина смерти – обширный инфаркт» – не более, чем очередная условность. Люди, а тем более собаки, в этом идеальном, концептуально безмятежном мире «Хатико» (да и того же «О’ Хортена»), где поссориться с женой-то можно разве что из-за подобранного щенка и максимум минут на десять, все это прекрасно понимают, и на душе у них грустно и все же легко, а печаль неизменно светла. Халльстему удалось рассказать эту грустную сказку не просто красиво (кадры, снятые на цифровую камеру, похожи, наверное, на хоумвидео Майкла Манна), но и не превратить ее в бессовестную слезовыжималку. То есть, да, конечно, здесь и Ричард Гир, и собачка красивая, и снежок, и музыка за кадром соответствующая. Но, прежде всего, это хоть и быль, да в ней намек. И если кто-то, выходя из зала, и утыкается носом в платок, то, в первую очередь, от осознания того, что так оно, конечно, не бывает, но непременно должно быть, и если уж тебе назначена встреча на пять у центрального вокзала, к тебе обязательно придут, пусть и с незначительным опозданием.