Роман Габриа: «Вся наша жизнь — это дорожка, по которой мы плывем в бассейне от точки А к точке Б»

В Москве прошла премьера моноспектакля «Паралимпиец», который ранее с успехом шел в Санкт-Петербурге. Теперь первую постановку театра «пара» увидели и столичные зрители в Новом Манеже. В основу лег текст режиссера Романа Габриа: монолог вымышленного паралимпийца Паши Кондратьева (Виталий Ярош) похож на исповедь, раскрывающую хрупкость не только человеческого тела, но и души. Мы поговорили с режиссером об иммерсивных моноспектаклях, силе импровизации, песнях Валерия Леонтьева и планах на экранизацию.


Как пришла идея создать спектакль?

У Александры Тарабыкиной (продюсера постановки - прим.ред.) отец был вице-президентом Паралимпийского комитета России. В этой связи зашел разговор о спортсменах с ограниченными возможностями, о их бытовой жизни, психике, и во мне вдруг что-то откликнулось. Ребята на тот момент просили меня создать для них моноработу, и я уклонялся ввиду отсутствия материала. Но в процессе очередной беседы вдруг возник образ, даже история с вполне очерченными сводами и родилась идея постановки. Как реакция, ощущение сегодняшнего времени. Мне показалось, что человек в запертой квартире без конечностей — это состояние, в котором многие себя ощущают сегодня. Когда я впервые прочитал о феномене фантомных конечностей, меня это очень сильно заинтересовало. Суть в том, что психика обманывает людей: человеку кажется, что у него есть фантомная рука, нога, хотя это уже потерянное окончание. Я стал думать дальше: о том, что бывают и фантомные отношения между людьми, фантомное счастье или фантомные проблемы. Фантомного в нашей жизни, на самом деле, больше, чем только конечности Паши.

У вас большой опыт в постановке спектаклей на основе классических произведений. Почему в этот раз вы решили рассказать современную историю?

Потому что интересно размышлять и о современном человеке. Надо помнить, что и А. П. Чехов писал о своих современниках. Это такая же необходимая рефлексия, как мыть руки. Надо объяснить, что герой моего текста - это не совсем реальный человек. Хотя я придал ему огромное количество подробностей из наблюдений за друзьями и знакомыми. Но это, в первую очередь, образ, обладающий признаками своих многих прототипов. И спортсменов в том числе. Неловко списывать героя с реального человека, ведь театр — это тотальный «субъектив», да и задачи такой не стояло.

Спектакль построен вокруг метафоры бассейна, которая и запустила создание постановки. А как она появилась?

Сначала не было ничего, кроме текста. Текст как рефлекс состояния Паши. Потом я понял, что герою нужны банальные цели, задачи, двигающие его по курсору истории. Возникла история псевдо-спортсмена, дуальной реальности и мечты. Возникло место - дорожка бассейна как линия движения. Сценография, геометрия рассадки зрителей, и в общем-то полноценный спектакль. Видимо, стихия воды, из которой и вышел человек, и подсказала мне подобное место действия. Жизнь как дорожка, по которой мы плывем в каждом личном бассейне от точки А к точке Б. Специально мы не придерживались минимализма в сценографии. Это случилось естественно. Ведь моноспектакль — животное мобильное, которое можно привезти в чемодане. На фестиваль или в другой город, как сейчас.

Там, где спектакль выпускался изначально, пространство теплое, совсем не театральное, и при ламповом свете мы оказывались как бы в коридоре квартиры. В воображении дорисовывались комнаты Паши и его матери. Мир стал диаметрально и стихийно противоположным. Вода и старый паркет. Вот композитор (Владислав Крылов) наиграл мелодию на гитаре, мы услышали звуки бассейна, потом Виталик (актер Виталий Ярош - прим. ред.) пришел в крупновязанном свитере. Я сразу предложил, что это его кожа, которую он в начале очень долго снимает.

А как появились остальные предметы в спектакле?

Один нашелся за другим. Важный элемент — зеркало. В спектакле герой общается с ним, точнее, с собой в нем, и это похоже на зеркальную терапию — одну из форм лечения фантомных болей.

Пациент должен смотреть в зеркало и визуализировать конечности, объяснять сознанию, что их уже не существует. В тот момент, когда мозг все-таки начинает принимать реальность, фантомные боли и панические атаки отступают.

Также мне хотелось создать иммерсивность, чтобы сделать сцену с одним действующим героем, живым. И для него, и для зрителя. Это важная практика — создавать профессиональные препятствия. Когда Виталий в первый раз просит «дайте мне кто-нибудь телефон», для меня очень важно, кто первый и как скоро переступит черту чужого бассейна. С этого момента и начнется спектакль.


Такая близость с аудиторией изначально подразумевалась?

Да, зрители должны были сидеть еще ближе, совсем рядом с дорожкой. Здесь нужен эффект, когда ты настолько близко, что чувствуешь запах пота. Это часть органической среды «Паралимпийца».

При постановке спектакля вы предполагали, какие чувства будут испытывать зрители? Сходятся ли ваши ожидания с реакцией аудитории?

Реакция публики была очень неожиданной, потому что до этого я не размышлял о ней. Не готовил. Мы работали только с идеей выживания. Меньше всего я ожидал, что будет такое количество эмпатии и даже слез. Первые показы в Петербурге продемонстрировали, насколько лично люди воспринимают эту историю: у каждого есть какая-то аналогия из жизни. Наверное, поэтому. Я не думал, что будет так, потому что для меня «Паралимпиец» — в первую очередь произведение поэтического толка, метафора, идея.

Эмпатия, вызванная спектаклем, всё равно пробуждает жизненную силу. Что помогает именно вдохновить зрителя, а не напугать его тяжестью происходящего?

Психологически нам очень сложно представить ситуацию, подобную Пашиной, практически невозможно идентифицировать себя в ней. Тем не менее герой находит в себе силу воображать, быть живым и даже сконструировать свою новую неповторимую реальность. Реальность, в которой он пребывает остроумным, тонким и чувствующим, а значит полноценным. Не знаю, что это: защитный механизм или сверхвозможности нашего сознания, но Паша нашел лазейку и выбрался. Как точно сегодня заметила одна из зрительниц, лишаясь чего-то физически, ментально он, наоборот, обретает себя полноценного.

Какой совет вы дали бы режиссеру, который планирует работать с моноспектаклями? Как выстраивать связь с актером?

Это сложно. Я бы не рекомендовал никаким режиссерам браться за такое. В классическом партнерском драматическом театре (по Станиславскому) нас все-таки учили, что основной инструмент - это партнер. Он твой соучастник, и он — твоя помощь. Юмор, конфликт, развертывание взаимоотношений, танец или публичное одиночество - все в нем. За него всегда можно прятаться, цепляться. В регламенте моноспектакля такого партнера нет, получается, что непосредственный партнер — это только зритель. Нужно всегда искать связующую нить с теми, кто пришел сегодня, сейчас, а это будет посложнее. Только искренность, только тренированность и открытость моменту.

Иногда актер может испугаться публики и остаться с самим собой. Но аудитории тоже страшно. Когда находишься так близко к действию, создается особая форма напряжения, которую нужно уметь преодолеть. Вскрыть особой отмычкой, буквально в первые минуты спектакля. Потому что, ну сколько можно смотреть за одним артистом? Не так уж долго. Что касается перформативности, это еще один инструмент, чтобы артист не костенел. Зачем запланированы такие перформансы: поднести телефон, поговорить онлайн, покормить актера, коснуться рукой? Во-первых, чтобы вырвать артиста из кокона художественной реальности, куда он может заползти и засесть. А во-вторых, чтобы постепенно зритель становился соавтором сегодняшнего спектакля и чтобы непредсказуемые повороты делали постановку живой, неповторимой.


Вы рассказывали, что зрители охотно принимают участие в сценах, где их призывают помочь герою. А какие их реакции и поступки запомнились вам больше всего?

Ой, однажды девушка подошла кормить Виталика, и она рыдала. В кашу капали её слезы, и он ел их. Зрительница так глубоко прониклась, меня это очень тронуло, я вообще такого не ожидал.

Это был не просто поступок, который сам по себе проталкивает сюжет (ведь мать Паши ушла и он в квартире один, поесть сам не в состоянии), но это же были еще и эмоции! Не актерские! Искренние эмоции зрительницы, вызванные актерской игрой, которые видели другие зрители и испытывали уже следующие эмоции. Вот что интересно в перформативном приеме.

Речь героя разнообразна: он рассказывает историю, пытается докричаться до мамы. А какие неожиданные моменты есть в его репликах?

В каких-то сценах все систематизировано, и неожиданностей в монтажных стыках нет. Там вколочены режиссерские гвоздики сюжета. Импровизация появляется в звонках другу: актер должен набрать номер любого потенциального и неподготовленного собеседника из своей телефонной книжки. Разные диалоги с рандомными контактами запускают дальнейшее общение и трансформацию реальности из объективной в вымышленную, поэтому собеседник не может быть запланированным. Звонок длится до точки, пока в разговоре не произойдет какое-то поворотное событие. Вдруг мы слышим подробности из чьей-то жизни: кто-то в магазине, у кого-то приболела дочка. В сценарии эти моменты не прописаны, они появляются в моменте, и сюжет обретает еще одно измерение. Сегодня я удивился, когда узнал, что Виталик звонил своему давнему сослуживцу. Он интуитивно понимает, когда разговор заходит за грани регламента, и вешает трубку вовремя.

Что для вас было самым трудным в работе над спектаклем и не страшно ли было браться за такую тему?

Конечно, страшно. Эта тема и спекулятивная, и сентиментальная, и физиологичная, жесткая. Сложно не свалиться в одну из этих сторон и не начать манипулировать зрителями. Мне хотелось эмоционально высказаться, а не заставлять кого-либо бояться и плакать. Найти этот эмоциональный баланс трудно. Если говорить о классической литературе, то Франкенштейн, Гуинплен, горбун из «Собора Парижской Богоматери» или Ричард III — это тоже ведь люди с необычной физиологией. И у нас нет такой уж степени сопереживания ущербности Ричарда. У нас же герой современный, поэтому к нему больше вопросов. И другая степень внимания. Я хочу сказать, что это тоже лишь образ, герой вымысла.

Почему в саундтреке использована именно песня Валерия Леонтьева «Я позабыл твое лицо»?

Эта легенда простая. Когда мы сочиняли локацию квартиры, за границами дорожки бассейна/коридора в ней есть комната мамы. Работает телевизор. Мама ушла. Паша кричит, чтобы мама выключила песню. Такой вот сюжет эпизода. Стали думать, какая бы это могла бы быть песня, соответствующая образу нашей мамы. И вот выбор пал на Леонтьева. Случайность, на самом деле. На месте этой песни могла бы быть любая другая. Сегодня даже думал поменять ее уже.

Как обществу стоит относиться к паралимпийцам или просто людям с ограниченными возможностями здоровья? «Корректно» ли испытывать к ним чувство жалости?

Нет, даже глупо. Это еще одно из доказательств, что мы нематериальны. А Хокинг? Его внутренняя жизнь — жизнь мужчины, ученого, думаю, была наполнена больше, чем наша с вами. Разве не был он полноценен? Инвалидность — это не приговор. Люди с ограниченными возможностями здоровья шутят, прикалываются, иронизируют, смеются сами над собой. Без этого никуда. Это великое чувство, которое дано человеку, — чувство юмора и самоиронии.


Вы объявили о том, что планируется снять фильм по мотивам спектакля, расскажете подробнее?

Да, в его основе лежит идея воссоздать фантомную реальность Паши Кондратьева, визуализировать ее и сделать из внутренней вселенной красивый фильм. Это будет развернутая история с путешествиями Паши по водным и зеркальным мирам — эксперимент в жанре магического реализма. Мы хотим попасть в сознание героя и визуально показать те пространства, в которых он побывал на пути к встрече с самим собой. Хотим похулиганить и создать прецедент чего-то неожиданного в российском кино. Совместно с продюсером Тамарой Богдановой и замечательным сценаристом Владиславом Сергеевым.

У нас уже есть начало, экспозиция, завязка, портал, переход в другую реальность и финал. А прямо сейчас мы сочиняем сердцевину, ядро — мир героя, и это самое сложное.

Мы пытаемся понять, что можем себе позволить: рисованную реальность или киберпанк. По задумке Паша должен стать супер-Пашей. В рамках моноспектакля это сделать невозможно, а нам хочется круто развернуть вселенную. Внутри компании мы определили, что сюжетно это будет, по сути, аналог «Аватара» со второй жизнью и новыми возможностями.