№ 1203 Лана (Санкт-Петербург)
№ 1208 Лана (Санкт-Петербург)
Меня всегда занимал этот период российской истории – декабристы, восстание и тема жен-декабристок, так что я с интересом прочел ваши посты. Целиком согласен с тем, что вы написали относительно Е. Трубецкой и П. Гебль-Анненковой. Но вот по М. Волконской хотелось бы кое-что сказать.
Это тот случай, когда не надо было ехать за мужем в ссылку. М.Волконская поддалась влиянию на нее родни и друзей мужа (что в фильме и говорит ее отец). Они накручивали ее, что это великая жертва. что эта жертва спасет Волконского и пр. и пр.
Сложная, неоднозначная ситуация. Жизнь в Сибири, у М. Волконской, в конце концов, не сложилась, это факт, и поэтому ее отъезд вслед за мужем в глухой край вызвал кое у кого откровенное недоумение. Так, декабрист Якушкин писал по этому поводу: « …как бы то ни было, она была одной из первых, приехавших в Сибирь разделить участь мужей, сосланных в каторжную работу. Подвиг, конечно, не большой, если есть сильная привязанность, но почти непонятный, ежели этой привязанности нет.»
Недоумение Якушкина можно понять, но вот с тем, что «подвиг, конечно, не большой, если есть сильная привязанность», я не согласен, я думаю, что то, как поступили, скажем, и Е. Трубецкая и А. Муравьева, и есть самый настоящий подвиг и причем большой.
Но приезд жены спас С. Волконского, как вы сами писали, от отчаяния. Да и сами декабристы восприняли появление двух княгинь, как «луч света в темном царстве»; и Е. Трубецкая, и М. Волконская оказывали им не только разнообразную помощь, их приезд просто поднимал им настроение, что порой было не менее, а может быть, и более важно. Так что, каковы бы не были причины, побудившие М. Волконскую отправиться в Сибирь, она уже заслужила в истории за свой поступок благодарственные слова. И заметим, она приехала в Сибирь одной из первых.
Но я не уверен, что ее поездка – этот результат «накручивания» семейства Волконских. Мне думается, что психотип М. Волконской, ее романтическая, экзальтированная душа явилась определяющим фактором. И у меня есть большие сомнения, что в сложившихся обстоятельствах после известия об аресте мужа она поступила бы иначе.
Кстати, я читал «Записки» М. Волконской, которые В. Набоков, может быть несколько резко, назвал «банальными и наивными». Они интересны с фактологической точки зрения, но мало что дают для понимания характера, натуры М. Волконской.
Насчет Александра Поджио ( вы его не назвали, но о нем уже упоминали в связи с М. Волконской где-то на первых страницах обсуждения, а М. Филин в своей книге «Мария Волконская. Утаенная любовь Пушкина» даже посвятил ему целую главу).
Свидетельства, по которым можно было бы сделать уверенное заключение об отношениях М.Волконской и А.Поджио, отсутствуют, так что каждый может иметь по этому вопросу собственное мнение, и я не считаю затрагивание этой темы каким-то криминалом. Но независимо от того, «было» что-то или «не было», был ли
А. Поджио просто «другом дома» или даже «другом сердца», я не брошу в М. Волконскую камень и это не повлияет на мое отношение к ней.
Да, собственно и почему это должно повлиять ? Мне кажется, что то положение, в котором она очутилась на Петровском Заводе в первой половине 30-ых, отчуждение от мужа, ощущение того, что их брак превратился в фикцию, неудовлетворенностью своей жизнью в этом заброшенном крае – а ей не было еще и 30-и - все это могло подтолкнуть М. Волконскую к другому мужчине. Ситуация, в общем-то типичная, она могла случиться и в Чите, и в Москве, и в глухой провинции.
И можно ли осуждать женщину, если она пытается найти кусочек своего женского счастья или, по крайней мере, чего-то похожего на него ? Я думаю, что нет.
И лучше всего, я думаю, просто ограничиться словами М.Н. Волконской в отношении А. Поджио: «Это превосходный и достойный уважения человек, который предан мне сердцем и душой, и я не знаю, как выказать ему свою признательность» (Труды ГИМ. С. 82 (письмо к А. М. Раевской от 14 июня 1841 г.).