Добавить к словам Сергея Баневича попросту нечего. На её творчестве выросло несколько поколений ленинградцев. Ну, а блокада - отдельная страница. Таких людей теперь не встретишь, не услышишь. Светлая Вам память, Мария Григорьевна!
Вот уже несколько раз подряд прочитан документ... Подлинность его не вызывает сомнений: подпись, печать, дата — все настоящее. И все-таки еще и еще вглядываюсь в полувыцветшие строчки на пожелтевшем листке бумаги:
«Справка
Выдана сотруднику Ленинградского радиокомитета тов. Петровой М. Г. в том, что она состоит бойцом в формировании МПВО объекта Дома радио, находится на казарменном положении и несет через день дежурство в течение 24 часов.
10 сентября 1943 г.».
Петрова М. Г. Неужели это — Мария Григорьевна Петрова, известная ленинградская артистка? Та самая, чей звонкий мальчишеский голос на протяжении нескольких десятилетий покоряет сердца ленинградцев?
О том, что Мария Григорьевна Петрова была всю блокаду в Ленинграде; я знала из литературных источников. Но некоторые писатели, журналисты нередко ради эффекта допускают неточности. Поэтому так взволновала меня сначала вышеприведенная справка, а потом и другие документы, хранящиеся в папке с надписью: «Петрова М. Г.»: программы Ленинградского театра, созданного в осажденном городе в 1942 году, пропуска на право прохода по Ленинграду после сигнала «воздушная тревога» и в ночное и вечернее время, письма, отзывы слушателей.
И раскрылась передо мной страница жизни в полном смысле слова героической, насыщенной событиями яркими и драматическими. Эти события не носят исключительного характера. Они характерны для жизни блокированного Ленинграда. Но, несмотря на это, каждый раз с неослабевающей силой они вызывают чувство гордости за Человека.
Как необходим был голос любимой артистки, покоряющий своей искренностью, заразительным задором, чистотой звучания, в тяжелые дни блокады!
И Мария Григорьевна понимала это. Именно поэтому она осталась в осажденном городе, отказавшись эвакуироваться. Свою семилетнюю дочь Ларочку она отправила с няней на Большую землю и, беспрерывно тревожась о ней, самоотверженно выполняла свой долг перед любимым городом и его жителями. Она — артистка радио осажденного города, а радио — первый помощник партии в мобилизации сил народа на борьбу с врагом. И ей приходилось не только играть роли в театре и читать у микрофона, но и сообщать сводки Совинформбюро, и выполнять партийные поручения. В годы блокады она была избрана парторгом радиокомитета.
Особое значение приобрело радио в самые тяжелые дни зимы 1941/42 года, и главной задачей работников радио было не дать замолкнуть голосу Ленинграда в эфире. И голос Петровой с одинаковой искренностью звучал в воинских частях, госпитальной палате, бомбоубежищах и на торпедных катерах.
Много лет тому назад в журнале «Нева» (1959, № 9) я прочла небольшую статью писателя Н. Ходзы о М. Г. Петровой. И на всю жизнь запомнился мне один интересный эпизод, происшедший в декабре 1942 года на Манежной площади.
После длительного обстрела снаряд разорвался у Дома радио. Дежурные бойцы МПВО радиокомитета бросились к месту взрыва. Впереди бежал маленький человечек в стеганке и ватных штанах. Звонко и повелительно он отдавал приказания: «Приготовить бинты. Проверить, нет ли пожара!» Вскоре к разрушенному дому подбежал сердитый человек с фонариком в руке и торопливо стал искать кого-то среди бойцов. Когда луч упал на человека в стеганке, сердитый человек вырвал у него ломик и трагически процедил сквозь зубы; «Немедленно в театр! Через полчаса спектакль! Слышишь?»
Сердитым человеком был режиссер единственного в то время в Ленинграде драматического театра С. Морщихин. Речь шла о спектакле «Русские люди». А человеком в стеганке была артистка радиокомитета, в будущем заслуженная и народная артистка РСФСР, Мария Григорьевна Петрова.
Впервые она переступила порог Ленинградского радиокомитета после окончания Театрального института в 1930 году, и с тех пор вся ее жизнь неразрывно связана с радио.
Слушатели осажденного города посылали Марии Григорьевне в годы войны много писем. Вот отрывки из них:
«Я слушал Вас в госпитале, раненный, и забывал о боли»; «Перед боем вспоминал я Вашего лихого буденовца Федьку, страх мой прошел, и появилась взамен лютая ненависть к врагу».
Читая эти письма, Мария Григорьевна чувствовала, что говорит с Ленинградом, и ей хотелось приободрить людей, укрепить их веру в победу. Она понимала, что артисту у микрофона важно не только то, что сказать, но и как сказать. Поэтому старалась изо всех сил, чтобы слушатели не заметили ни усталости, ни нервного напряжения в ее голосе. Это было очень трудно: рядом умирали товарищи, а далеко от Ленинграда со старой няней в эвакуации ее единственная маленькая дочь, о которой она не переставала беспокоиться. Но Мария Григорьевна умела найти в себе силы и мобилизовать все свое умение, весь свой талант на службу родному городу.
Работать было тяжело. В холодной студии приходилось читать не раздеваясь, в полутьме. Тем не менее радио в Ленинграде не умолкало.
Изучая документы М. Г. Петровой, я убедилась, что есть вопросы, на которые может ответить только она сама.
Набираю номер телефона и слышу в трубке незнакомый, усталый женский голос.
— Извините, можно Марию Григорьевну?
— Я слушаю.
— Извините, но мне Петрову...
— А, так вы хотите, чтобы я с вами вот так разговаривала!— зазвенел «мальчишеский» голос Петровой.
— Вот теперь я узнаю вас. Простите.
— Ничего. Я привыкла.
Я представляюсь, объясняю причину звонка и прошу Марию Григорьевну о встрече. Она удивлена и заинтересована, узнав о существовании в музее документов в папке с ее именем. Мария Григорьевна приглашает меня к себе.
И вот я нажимаю кнопку звонка. Открывает дверь миловидная женщина с умными, строгими глазами. Неожиданно для меня, она очень уже немолодая. — Не такой, наверно, представляли меня?
Я растерянно бормочу что-то в ответ. Действительно, совсем не такой представлялась обладательница задорного мальчишеского голоса.
Среди живописных полотен, украшающих гостиную, преобладали на стенах портреты молодой привлекательной женщины с удивительно знакомыми чертами лица, а также репродукция картины художника Я. Николаева «Пурга». Лицо на портретах очень похоже на лицо женщины в «Пурге». Тотчас мелькнула догадка, и я удивленно спрашиваю:
— Это с вами работал Николаев, создавая «Пургу»?
— Да.
— Так вот откуда знакомо мне лицо на портретах!
Кто из ленинградцев бывал в Музее истории Ленинграда в блокадном зале, тот знает полотно Ярослава Николаева «Пурга». Сюжет, подсказанный художнику самой действительностью, содержит в себе высокую человеческую трагедию,
На фоне затушеванной пургой Петропавловской крепости — фигура сидящей на снегу женщины в зимней одежде. Огромное заснеженное пространство вокруг подчеркивает ее одиночество. На тусклом, мрачно-сером фоне ярким пятном выделяется лицо женщины, молодое и красивое, но очень усталое. Она опирается на санки с завернутым в одеяло телом. Во всем облике женщины — безысходное горе. Тяжесть безвременной утраты легла на ее хрупкие плечи. Руки бессильно опущены. Но священное чувство последнего долга перед дорогим сердцу человеком не может примириться с бессилием. В ее полных скорби глазах теплится луч надежды. Она не плачет. Она еще верит, что соберет последние силы и поднимется. Сколько сочувствия вызывает ее одинокая скорбная фигура! Как хочется ей помочь!
Эта картина рассказывает о печальной судьбе не одной женщины — в ней звучит скорбный голос всего измученного блокадой Ленинграда. Она вызывает не только щемящее чувство жалости, но и желание защитить эту одинокую обессиленную, но мужественную женщину. Она зовет на борьбу, в бой, на подвиг.
И не случайно прообразом женщины в «Пурге» стала Мария Григорьевна Петрова, Ей пришлось пережить все то, о чем рассказывает картина.
Среди множества вопросов, заданных мною Марии Григорьевне, был и такой:
— Скажите, в эпизоде, рассказанном писателем Н. Ходзой о вас, все правильно?
— Все правда, кроме стеганки и ватных брюк. Я никогда их не носила, — отвечает она с лукавой улыбкой.
— Мария Григорьевна! А какова судьба вашей Ларочки?
— О! Она теперь кандидат физических наук, у нее трое детей. Так что я уже трижды бабушка.
Но мне кажется, что народная артистка РСФСР Мария Григорьевна Петрова никогда не состарится. Такой уж счастливый дар у ее таланта. Таланта, воспитывающего высокие чувства — любви к Родине и человеку — и щедро открывающего двери в мир прекрасного.
Пивень З.Г. Навечно в памяти народной. Глава II Женщины Ленинграда
_________________________________________________
...Среди работников радио, прошедших через войну и блокаду, пожалуй, мало о ком сказано и написано так много, как о Марии Григорьевне Петровой. Страницы военной биографии этой артистки принадлежат не только радио, они связаны с искусством военных лет в целом. К письмам, полученным ею блокадной зимой, все время прибавляются новые. Каждый из этих человеческих документов характеризует и само время, и роль радио, и того, кому это писалось. Заставить взяться за перо и написать такое может только искреннее, сильное чувство. Вот отрывок из письма-отклика на выступление М. Г. Петровой по радио. «Дорогая Мария Григорьевна, — ох, как было нужно нам в те блокадные годы — радио! Да, голос из репродуктора — это было наше счастье, наша поддержка... Когда заговорило радио, когда мы знали, зачем ждать вечер, — стали прибавляться силы. Был период, когда кроме радио нам нечего было ждать: от сына два месяца не было писем. Только голос из радио нас навещал, ободрял, говорил, что мы не одни. Спасибо вам, дорогие, за те дни. Всем, кто был с нами, кто помогал нам жить».
Это письмо-воспоминание написала в 1964 году Н. П. Захарьева, ленинградка, получавшая в ту зиму иждивенческую карточку. Самую малую хлебную норму. Корреспондентка Петровой нашла слова благодарности тем, кто помог многим и многим ленинградцам: «Но как не хотелось умирать... И мы жили. И выжили. И, может быть, большую роль в этой нашей стойкости играло радио».
На радио М. Г. Петрова свыше сорока лет. Уже не одно поколение ребят вошло в мир поэзии и искусства, слушая, как она исполняет роли мальчишек и девчонок, героев любимых книг детворы. Но из сорока лет три года в ее жизни самые памятные. Она бережно хранит письма, фотографии, документы блокадных дней. Вот из конверта, на котором написано: «Война. Блокада. Нар. арт. РСФСР М. Г. Петрова», я достаю «Книжку для учета выполнения работ в порядке трудовой повинности». Вот письма, газетные вырезки и совсем недавний пригласительный билет на дружинный сбор «Подвиг Ленинграда». Артистка выступает вместе с Героем Советского Союза, бывшим командиром авиационной эскадрильи П. С. Новиковым. Она рассказывает ребятам о том времени, когда учительница Андрианова писала ей: «Без радио страшно! А радио заставляет жить... Спасибо, что вы говорите с нами... Это так важно».
Мария Григорьевна рассказывает о своих товарищах, которые дежурили на крышах, тушили зажигалки, ходили за водой на Фонтанку, о тонмейстере Д. Воробьеве, попросившем ее принести немного теплой воды. Петрова растопила снег и принесла воду, но Воробьев уже был мертв. Все это — горькая правда о блокадной жизни. И все же М. Петрова говорит: «Я вспоминаю ту блокадную зиму... как счастливое время... Даже странно — мы и голодали, и холодали не меньше других, и каждый день большое человеческое горе обступало нас со всех сторон, а мы вспоминаем об этом времени с каким-то высоким светлым чувством».
Это чувство было рождено блокадным братством, уверенностью, что твое дело нужно людям, жизненно необходимо для них. Пожалуй, именно война дала М. Г. Петровой ответ на ее сомнения — правильно ли она сделала, отказавшись от сцены, став артисткой радио. Да, она стала артисткой невидимой, почти не знала шумных аплодисментов, но в 1941 году, когда, казалось, ушли в безвозвратное прошлое нежные Дюймовочки, Петрова начала читать сводки, стихи, фронтовые корреспонденции и почувствовала, что ее слушает весь Ленинград.
Голос Петровой не изменился с годами, но в блокадные дни он стал суровей, резче. Артисты и дикторы стремились к тому, чтобы слушатели не заметили их усталость, нервное напряжение. Делать это было очень трудно — в каждой семье погибали близкие, умирали товарищи. Но тот, кто в шесть утра подходил первым к микрофону, знал: город ждет, ему важна сама тональность передачи. Нужно было приободрить людей, поддержать в них волю к сопротивлению. И артисты, и дикторы старались заглушить собственную беду и горе. Порой, правда, слушатели говорили о Доме радио: «Там, наверное, тепло, светло, раз у них хватает сил так говорить». А политрук Дома радио М. Г. Петрова дежурила на крыше, вытаскивала раненых из-под развалин соседнего дома, делилась с товарищами кусочками жмыхов.
В ее записных книжках 1942 года записано: «Дежурство по штабу», «Дежурство в диспетчерской», «Выступление на торпедных катерах»...
№1 Михайлов Яков Фёдорович
Голос из моего далёкого детства ! У нас на хуторе в Литве не было электричества, а соответственно и телевизора ! Единственным окошечком в мир было старое радио на аккумуляторах, с названием "Родина" ! Вот благодаря ему и незабвенному голосу М Петровой, читавшей на детских радиопередачах, я с упоением погружался в миры доселе неведомые мне и заманчиво далёкие ! Низкий поклон и светлая память !
Как хорошо написано!
** Актриса и диктор ленинградского радио.
"Голос" блокадного Ленинграда.
Как считает композитор Сергей Баневич, «Мария Григорьевна Петрова — это целая эпоха в жизни города. Её голос, интонации были как бы позывными Ленинграда. Взрослые и дети включали радио на полную громкость и семьями, все вместе, слушали, как она читала. Уверен, что её артистизм, сила воздействия на слушателя в сочетании с безграничным авторитетом, завоеванным ещё в годы войны и блокады Ленинграда, повлияли на целые поколения наших граждан. Я и мои сверстники буквально выросли на передачах с Марией Григорьевной, мы, узнали и полюбили её героев, и взрослели, убеждённые в том, что правда, мужество, доброта — не только в книжках, а в самой жизни, — и становились чуть лучше». **
Голос из моего далёкого детства ! У нас на хуторе в Литве не было электричества, а соответственно и телевизора ! Единственным окошечком в мир было старое радио на аккумуляторах, с названием "Родина" ! Вот благодаря ему и незабвенному голосу М Петровой, читавшей на детских радиопередачах, я с упоением погружался в миры доселе неведомые мне и заманчиво далёкие ! Низкий поклон и светлая память !