Николай Сличенко

Его первые впечатления, точнее - потрясения, связаны с войной. Она началась, когда Николаю шел седьмой год. [b]На его глазах немцы расстреляли отца. Отпечаток огромного горя, боли, разрухи, голода, когда рядом умирали люди, остался с ним на всю жизнь.

Я ведь ребенок войны. Мы жили в Харькове. У папы моего был друг — дядя Саша, по национальности еврей. Когда пришли фашисты в Харьков, начали в первую очередь расстреливать евреев. Папа отдал дяде Саше свой паспорт, и тому удалось уйти. У папы в паспорте было написано «украинец». А через две недели, под Крещение, папу арестовали и расстреляли. Тут уж никаких документов не спрашивали — цыган, и всё.

Немцы брали Харьков дважды, как вам известно. Когда они отступили в первый раз, мы видим: едет по дороге машина, полуторка, — и прямо к нашим воротам. Выходит из кабины дядя Саша — в военной форме. Привез нам четверть кузова картошки. Представляете, что это значило тогда? У меня бабушка умерла от голода... Мы, пацанье, бегаем вокруг этой машины, радуемся, и вдруг я обращаю внимание: поодаль стоят дядя Саша и мама и навзрыд плачут. Это мама ему рассказала, что папы больше нет...

...


.. И вот, когда фашист снова подходил к Харькову...мы ушли. Была повозка, была лошадка, мы сели все: ребятишки, нас было четверо, я старший, дедушка и мама с .. иконой в руках. Уезжали многие цыгане — подвод пятнадцать было. По ночам фашистские самолеты освещали наш обоз и бомбили. Все разбегались — по грудь в сугробах, а мама никого не отпускала, мы сидели в своей повозке, и икона с нами. Дорога тяжелая, невыносимая. Только остановишься в какой-нибудь деревне отдохнуть — бегут, стучат в окно: «Цыгане, уходите! Немцы близко!»... Этого словами не расскажешь. Ни в кино показать, ни в театре — что тогда творилось. Не дай Бог никому.