№5421 Виталий Иванов
Каждый в этом фильме видит своё. Кто то видит Ромашова Михаила - подлецом и негодяем. А кто то - несчастным, безнадёжно влюблённым человеком. Борющимся за свою любовь и пронесшим эту любовь через всю жизнь. Кто то видит в Сане Григорьеве - героя. Пытающегося восстановить справедливость и найти погибшую экспедицию, возглавляемую отцом его девушки. А кто то - свихнувшегося маньяка. В своей одержимости и ненависти идущего по трупам окружающих людей. И даже не замечающим этого. Абсолютно никого не любящим, кроме своей одержимости.
.
В том-то и дело, что в романе оба героя совмещают в себе все те перечисленные черты, которые в головах читателей претерпевают трансформацию.
О Ромашове с самого начала становится известно, что он очень любит деньги и умеет их делать. Так как это с точки зрения советской морали - предел падения, Ромашов автоматически становится исчадием ада, причем до того, как он совершает воинское преступление. И те, кто ненавидит Ромашова - не могут понять, как человек его склада может быть способен на любовь к женщине.
С другой стороны, Александр Григорьев - идеал советского человека: правдолюб, бессеребренник и преставитель героической профессии, и этого для его поклонников достаточно. Обожая Григорьева, они в упор не видят, что он - человек психически нездоровый, зацикленный на детских травмах и одержимый идеей мести.
А что касается отношения к женщине - так Ромашов фактически повторяет путь Николая Антоновича, в то время как Григорьев копирует поведение своего кумира - капитана Татаринова. Первые два персонажа делают обожаемых женщин смыслом своей жизни, вторые - приносят их в жертву своей сверхидее.
№5428 Волкова Наталья
...
А вот про права Кати те, кто восхищается долговечностью любовных притязаний Ромашки, забывают. И про то, что он ей постоянно был противен еще с тех пор, как она в детстве его увидела в школе-коммуне. Мол, стерпится-слюбится.
Так-то оно так, но вот поведение Кати по отношению к Ромашову в блокадном Ленинграде, которое она сама не может себе объяснить, вносит в эту определенность неожиданное сомнение: "До сих пор не понимаю, почему я не позволила отправить Ромашова в больницу. Может показаться невероятным, но Я ОБРАДОВАЛАСЬ, когда, сидя на земле в расстегнутой шинели, он поднял глаза и сквозь туман, которым был еще полон страшноватый, неопределенный взгляд, увидел меня и сказал чуть слышно: "Катя".