Любовник (2002)

Янковский - любимейший актёр, внутренне близкий и понятный мне (т.е. его герои :)), хотя в даном случае, по-моему, разница невелика :)) ; второй такой любимейший актёр - Рыбников.
Мне понятен "ход мысли" героя этого фильма, разделяю его (хотя, по-моему, он перебрал,конечно).
Но сам фильм... Язык не поворачивается сказать что-то отрицательно, но...
Смотреть его второй раз я не буду.

Очень хороший фильм, таких историй очень много

Потрясающий до глубины души фильм..................вот он настоящий шедевр!И конечно же СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ОЛЕГУ ЯНКОВСКОМУ,он самый замечательный актёр и просто чудесный человек,очень жаль ,что его больше нет ,и очень хорошо.что он снимался только в самый лучших фильмах.

Вот именно за ТАКИЕ фильмы я очень люблю Валерия Петровича Тодоровского! Какая-то щемящая и очень пронзительная история! Но рассказана она без нажима, на полутонах и со странным эффектом некой "недоговорённости", что ли... Проникаешься всей драматичностью происходящего, но вдруг чему-то улыбнёшься... Понимаешь КАЖДОГО персонажа в отдельности, но однозначная оценка происходящего, кажется такой нелепой... Ассоциация с картиной написанной не "маслом", а прозрачной "пастелью"...

Очень, очень нравится фильм. Хотя и немного сложный для немудрёного просмотра. Не развлекает, но заставлят думать и сопереживать.
Как и Новикова (Рига), я тоже считаю эту роль Олега Ивановича Янковского едва ли не лучшей мужской ролью. И не то чтобы лучшей, а какой-то особенной среди прочих. У такого Актёра трудно выделить что-то лучшее. Всё - лучшее.

Не приходилось раньше смеяться над человеческим горем. Но в этом фильме, нет сил не смеяться над сложившейся ситуацией (особенно сцена с бабушками) . На этот раз, любимая поговорка всех мужчин , всех времен и народов - " Что позволено Юпитеру, не позволено быку", не прошла. Я думаю, Дмитрия сломил не сам факт измены жены, а то что про это знали все. И кульминацией трагедии Дмитрия, я считаю его приход к бабушкам. Когда он пытается объяснить двум старым божиим одуванчикам (как он думает ), что бывают любовники, что их племянница здесь "слегка" замешана. И невольная вылетевшая фраза бабушки наносит Дмитрию роковой удар.
Конечно, самый загадочный вопрос, почему жена не ушла от Дмитрия раньше. Тем более, что ребенок явно Ивана , как я думаю, не зря же режиссер делает акцент на заикание, да и актера он подобрал похожего на Гармаша. Мое мнение, что жена все-таки любила Дмитрия, а не Ивана. А Иван ее притягивал своим вниманием , заботой , видимо тем , чего небыло у Дмитрия. (Хотя это чисто мужское поведение.)
Замечательная роль Олега Янковского. Я его открыла для себя второй раз. Я не припомню, где бы еще у Янковского была такая сложная роль сломленного человека, даже хочется сказать раздавленного.

Настя, да уж - нетипичная ситуация... "Феминистский фильм". А вот мужчину, живущего 15 лет на две семьи, вполне могу представить.

И вот ещё что прочла о фильме:
"Режиссер умело использует такой классический прием, как центральный образ. Здесь это – скрипящий трамвай, курсирующий между домами Дмитрия и Ивана."
Сначала подумала - причём здесь трамвай? А теперь думаю - действительно, трамвай, если ездить на нём 15 лет туда - обратно. Трамвай - это символ жизни героини, как маятник.

Тамара, и всё же ситуация нетипичная. Не длятся любовные отношения на стороне 15 лет. Или это редчайший случай. Обычно такая ситуация как-то разрешается: или люди расстаются навсегда, или соединяют свои судьбы, разрушая семьи. Как-то определяются. Но вести двойную жизнь15 лет? Мазохизм какой-то. Как это можно выдержать? Это же разрушает психику и женщины, и мужчины... Какие-то экстремалы.
А вот стала бы она жить с Иваном одной семьёй - глядишь, и разбежались бы бысто.

Настя, и еще раз спасибо. Все верно : "есть вопросы, на которые невозможно ответить никогда".
Лариса №46. "Но не могу понять, почему не уходила от мужа к любимому, обманывала...ради чего? Ради сына? Или ею руководили какие-то другие, непонятные мне соображения?" Увы, нам не дано узнать)). У меня только одно предположение, наверное, она и мужа любила.
Ради сына... В смысле - боялась травмировать сына? Может быть... Она же мать... А вот мужики и не подумали о чувствах сына..

А вот о съёмках этого фильма:

Валерий Тодоровский — сын классика советского кино, режиссера Петра Тодоровского и продюсера Миры Тодоровской, но его имя — это имя собственное, не родительское, и весьма известное.
Режиссерское имя ему сделал его второй фильм «Любовь», затем были «Подмосковные вечера», потом модно, по фасону конца девяностых прикинутая «Страна глухих». Года полтора назад он собрался было взяться за размашистую эпопею «Жизнь и судьба» по Василию Гроссману, но вместо этого на крутом вираже вырулил к камерной, очень частной истории про человека, который после смерти жены вдруг обнаружил, что все пятнадцать лет их жизни-судьбы у нее был другой мужчина.

— При желании вашего «Любовника» можно определить по ведомству феминистского кино. Пускай это и фильм на двух мужчин, но один из них, обманутый супруг, полтора часа экранного времени бьется над вопросом: ну, как она могла так поступить? И ни разу не задает себе вопрос: а может, со мной, во мне что-то не так?

— Нет, один феминистский фильм я уже делал, называется «Страна глухих». Действительно феминистский. А здесь, в «Любовнике», история про поиски ответа на вопрос, почему она так поступила, стала поводом для каких-то более глубоких вещей. Во всяком случае, мне хотелось, чтобы стала.

— То есть вас не интересовало, почему женщины изменяют мужьям?

— Меня интересовала ситуация, когда у человека на глазах начинает рушиться система мира, в которой он был уверен. Ломается система, и ее уже не восстановить. Смотрите, мы сделали акцент на некоторых моментах, достаточно прозрачных. Чарышев, главный герой, по профессии лингвист. Занимается проблемами языка. В фильме есть сцена со студентами, где они вместе определяют смысл разных понятий. Этот человек живет с ощущением, что за каждым понятием стоит конкретный смысл, что есть логическая цепочка, где одно связано с другим, одно вытекает из другого. Такая стройная система, понятная картина мира. Мы все живем в системе разумных, как нам кажется, понятий. И вдруг взрывается бомбочка, маленькая бомбочка, и система рушится. Оказывается, что все совершенно иначе, что все иррационально. Что есть вопросы, на которые невозможно ответить никогда. Сколько бы ты саму систему ни раскручивал, до какого победного конца ни шел бы. Почему мы поступаем так или иначе, предаем или не предаем, любим или нет? А потому что. А нипочему. Нельзя объяснить. Вот студенту можно значение слова объяснить, а здесь — нельзя. Дальше вопрос уже не в том, почему она изменила, а в том, как жить дальше. И в силу обстоятельств герой допытывается ответа у человека совершенно чужого, любовника его жены, который, так уж вышло, в тот момент стал для него самым родным. Единственным человеком, с кем это можно выяснять. А с кем еще? Кого еще можно спросить про те пятнадцать лет? Некого. Это не сопливая дружба мужа и любовника, это вынужденные отношения, конечно. Но очень близкие. Вообще, абсолютно неблагодарное дело — свой фильм расшифровывать. У нас есть талантливые критики, они сто версий выдвинут.

— Не надо расшифровывать. Вы мне просто расскажите, из чего замысел родился.

— Из случайного разговора. Мы со сценаристом Геной Островским ехали в машине, и он мне стал рассказывать историю, которая случилась с одним его знакомым. Не подробно, а так, в двух словах. И вдруг я на каком-то биологическом уровне почувствовал, что она, эта история, попала в мою личную, очень больную точку. Не потому что подобное со мной случалось. Не случалось. К буквальным обстоятельствам моей жизни — никакого отношения. И тем не менее, было в самой истории то, чего я больше всего боюсь.

— Чего вы больше всего боитесь?

— Потерять точку опоры.

— И в тот момент вы решили, что будете это снимать?

— Я решил, что буду это снимать, когда мне стало ясно, что саму женщину можно не показывать.

— Вы ее все же показали. Она лежит, мертвая, на полу.

— Нет, показать надо было обязательно. Но на пару секунд. Если бы мы выбрали такой чистый, интеллигентный вариант вообще без нее, это было бы ошибкой. Смутный образ все же должен витать. Остальное додумают, но импульс нужен. Мы специально надели на нее ярко-оранжевый халат, сделали ей светлые волосы, родинку на шее — уж не знаю, видна ли она.

— А с мужем Янковским и любовником Гармашом вы обсуждали, какой будет их общая женщина?

— Не то слово — обсуждали. Мы все вместе искали и долго не могли найти вот эту спину, шею, волосы. До последней минуты не могли. Кроме того, она должна была быть достаточно миниаютюрной, чтобы Олег Иванович мог свободно несколько дублей таскать ее на руках. Он по сюжету поднимает ее с пола, мечется с нею на руках и только потом кладет.

— Можно подумать, Олег Иванович не в состоянии поднять с пола крупную женщину и с ней пометаться по комнате.

— И я не в состоянии. И я крупную не подниму. В общем, тяжело было. Мы сняли этот кадр уже под самый конец. Дима Месхиев, режиссер и мой друг, когда посмотрел фильм, первым делом сказал мне: Представляю, как трудно было найти женщину на те две секунды». Дима это мгновенно просек.

— У вас конкретная женщина стояла перед глазами?

— Да. Но я не раскрою вам секрет, кто именно. Может быть, когда-нибудь в другой раз.

— Тогда раскройте такой секрет: Янковский снимается редко и очень избирательно — его пришлось уговаривать?

— Нет, он согласился сразу. Еще не было ни сценария, ничего. Островский писал сценарий, уже имея в виду его согласие.

— Если вы будете утверждать, что кандидатура Гармаша тоже возникла сразу, я не поверю. Знаю, что это было не так.

— Нет, не сразу. Хотя я Гармаша давно люблю, на телевидении сотрудничаю с ним как продюсер несколько лет. Но я долго не мог избавиться от одного опасения: я не был уверен, что смогу увидеть Сережу другими глазами, не затертыми. Я слишком к нему привык. Поэтому я серьезно мучился, прежде чем принял это решение. Если бы я вам дал почитать сценарий и потом спросил, кто должен играть Ивана, вы бы вряд ли назвали Гармаша.

— Там дан портрет?

— Нет, никак. Но это не имеет значения. Кстати, внешность Гармаша мы немного изменили, чтобы сбить зрителя с привычного образа. Волосы высветлили.

— Сериалы РТР, которые вы продюсируете, снимают в Минске, своего «Любовника» вы тоже туда поселили. Это вопрос дешевизны?

— Вовсе нет. Все меня терзают насчет Минска. Но Минск сегодня — самая удобная площадка. Пустой город, пробок нет, люди доброжелательные, пускают снимать везде, студия нормально работает, профессионалы там отличные. Есть среди них и далеко не дешевые, но классные. Что еще надо? Кроме того, Минск — это возможность сбежать из Москвы, от шума, суеты и каждодневных проблем. Это было принципиально для нашей камерной истории, где дело не в лихом сюжете и нет эффектных массовых сцен. Два артиста, я и оператор — нам нужно было взять зрителя какими-то совершенно другими вещами. Человеческий контакт, просто отношения, которые складываются, для такого рода кино очень важны. В Минске мы получили возможность сосредоточиться на фильме, друг на друге и ни о чем больше не думать.

— И вы за месяц друг от друга не устали?

— Не-а. Что касается Янковского и Гармаша, там вообще была практически любовь. Олегу Ивановичу нравится спрашивать меня, сколько лет я в искусстве. Так вот, за все то время, что я в искусстве, я не видел, чтобы у партнеров по фильму был такой альянс, как у Янковского и Гармаша. Мы проводили вместе часов по шестнадцать, расходились обычно где-то в два ночи.

— А на утро смена когда начиналась?

— В семь. Снимали в ноябре, это для всех киношников мира самый плохой месяц. Потому что самый короткий световой день, в четыре уже темно. Вот и начинали в семь, чтобы подготовиться, загримироваться и в полдевятого, когда уже рассветает, приступить к работе. А в четыре уже ночь. Бывали дни, когда мы заканчивали в четыре, но чаще всего мы переезжали в другое место и снимали интерьер. Например, сначала сцена на кладбище, не самая простая, а после четырех — в архиве, это вообще сложнейшая психологическая сцена, когда Янковский приходит к своему другу жаловаться. Такой вот неприятный режим. Были моменты, когда состояние, в котором находится главный герой, передавалось нам. Фильм-то про депрессию, про клиническую депрессию и распад мира.

— Это вас сценарист вынудил именно поздней осенью снимать?

— Формально нет, время года в сценарии не обозначено. Но я сам поставил перед собой задачу снять «Любовника» как можно быстрее. Чтобы между идеей и ее реализацией прошло предельно мало времени. Я чувствовал, что иначе могу перегореть, или что-то изменится в планах, или что-то в жизни случится. Снимать нужно было сразу. Поэтому нам выпала осень. Физически было тяжело, но история такова, что ее легко не снять.

— А были у вас фильмы, которые легко снимались?

— «Любовь», хотя тоже лишь отчасти. Но там понятно, откуда легкость: поколенческие дела. Мы по возрасту почти совпадали с героями. А может, так мне сегодня кажется, и все было по-другому. Но на «Любовнике» точно нужно было помучиться. И еще одна важная штука, никому этого не говорил. «Любовник» — первый в моей жизни фильм, когда я дал себе слово снимать только так, как я чувствую. Доверять только себе и не обращать внимания ни на какие посторонние доводы и резоны. Доверять до такой степени, что заранее быть готовым к провалу. Если провал — значит, провал. В каком-то смысле я сжигал мосты. Но это была позиция, убеждение. Я был готов к тому, что мне потом скажут: «Какая скучная, вялая сцена». Но я не снял ни одного кадра для подстраховки. Снимал только то, что мне было нужно, понимая, как вот этот кадр смонтируется вот с тем. И реально сложил весь фильм за монтажным столом в течение трех дней. Потом как бы отошел в сторону на две недели, потом вернулся, вырезал одну сцену, и фильм был готов.

— А какую сцену вырезали?

— Очень хорошую, здорово сыгранную Янковским и Гармашом. Но она немного размягчала историю, а я не хотел мягкости. Я хотел выйти к жесткому финалу.

— Ваш жесткий финал все обсуждают. И у каждого свое мнение.

— Островский написал другой финал. У него Чарышев просто садился в трамвай и ехал в никуда. То есть уже было ясно, что ехать некуда, жить — непонятно как. Он просто ехал, ехал, ехал остановку за остановкой. Но я недолюбливаю открытые финалы, настроенческие многоточия. Как у нас раньше любили заканчивать: шел дождь. Трамвай потряхивало на ухабах, позвякивали рельсы, шел дождь. Точка. Конец. Вот не люблю я это. Мне казалось и сейчас кажется, что все должно закончиться ударом зрителю по яйцам. Разбежаться как следует и ногой ударить. Потому что невозможно жить с ощущением потерянной сути. Потому что он умирает не оттого, что автору захотелось. А оттого, что из него жизнь ушла. Он в этой своей беготне за смыслом себя сжег. Есть люди, их много, которые способны жить без сути, для них жизнь — процесс биологический. Их большинство. А кто-то не может. Я рассказываю историю человека, который не может.

Настя, рецензию прочитала, спасибо, очень интересно. Но я не согласна с уважаемым критиком, что фильм получился нудным и скучным, впрочем, кому как, я только за себя говорю. А на меня он произвел большое впечатление, зацепил крепко, все никак не успокоюсь. И чувствую, что пора пересматривать и переосмысливать..

Мне кажется, что муж был счастливее в своем неведении, а вот любовнику нужно было каждый раз отпускать любимую женщину к другому...
Трудно поверить, что можно быть счастливой, обманывая всю жизнь. Но не могу понять почему не уходила от мужа к любимому, обманывала...ради чего? Ради сына? Или ею руководили какие-то другие, непонятные мне соображения?

Теперь ты меня, Настя, озадачила)). Ну герой Янковского до тех пор, пока жена не умерла и он не узнал всей правды, по-моему, был абсолютно счастлив. Семья, жена, сын, любовницы, хорошая работа... Герой Гармаша... Когда человек так любит и ему отвечают взаимностью, конечно же, он счастлив - это с одной стороны. А с другой, как можно быть счастливым, когда твоя любимая не с тобой... Герой Янковского был дольше счастлив (по времени). А несчастен - короткое время, но так сильно, что сердце разорвалось...
Настя, я еще подумаю над этим))). Это первые мысли, тоже сумбурно...))

Рецензия фильма, найденная на просторах инета:

"Критика этот фильм нахваливала со страшной силой - еще бы, российская картина, завоевавшая две награды в Сан-Себастьяне (лучшая операторская работа и лучший сценарий). Ну и, опять же, актерский состав - столп отечественного кинематографа Олег Янковский (правда, журналистка Ирина Корнева в порыве восторга назвала его "мифом отечественного кинематографа", но я все-таки думаю, что она хотела сказать "легенда", а не "миф") и весьма популярный Сергей Гармаш. Среднестатистический вывод критиков - "настоящий прорыв к утраченным традициям психологического кинематографа". Теперь давайте разбираться...

Сюжет этого фильма - он же краткое содержание, он же подробное содержание, он же спойлер - легко укладывается в один абзац... У главного героя Чарышева (Олег Янковский) умерла жена. Неожиданно Чарышев выясняет, что жена ему всю жизнь (буквально, практически с самой свадьбы) была неверна - она тайно встречалась с неким Иваном (Сергей Гармаш). Чарышев пытается выяснять отношения с Иваном и страдает. К тому же, у него появляются серьезные сомнения в том, что сын - вообще его, а не Ивана.

Вот и все. История простая и, в общем-то, банальная, хотя видно, что съемочная группа банальностей тщательно старалась избежать, а снимала драму. В самом начале драма, в общем, получилась. Однако очень быстро выдохлась. Янковский - очень хороший актер. Гармаш тоже хороший актер. Но полтора часа играть одно и то же переживание - это чересчур. Этого не выдержали даже Янковский с Гармашом.

Основная проблема этого фильма заключается в том, что он идет слишком долго, а поводов для полуторачасового рассказа - в общем-то, нет. Это могла бы получиться отличная киноновелла - например, в составе пары других таких же получасовых новелл. Вот тогда было бы классно. Но полнометражный фильм - на мой взгляд, получился нудным и скучным. И это обидно, потому что и сценарий изначально неплох, и снято это вполне прилично, и сыграно хорошо. Но за полтора часа надоедает - хуже горькой редьки.

Это все равно как к вам придет близкий старый друг, недавно похоронивший жену, и начнет с истериками и слезами рассказывать о том, что жена-то, оказывается, была ему неверна. Сначала вы будете потрясены, и слезы сопереживания прольются по вашим щекам нежным сочувствующим потоком. Затем, когда старый друг, основательно накачавшись спиртным (оно понятно, что такие вещи "всухую" не рассказывают) начнет браниться и называть бывшую жену "б..." - слезы сопереживания как-то сами по себе высохнут, и вы начнете в возмущении сжимать кулачки, однако внутренне понимая, что друг не то чтобы имеет право на подобные высказывания, но вы знаете в каком он состоянии, так что пусть уж лучше он выбранится - легче станет. Но часа через три, когда друг пойдет уже на десятый круг, в сотый раз повторяя и смакуя одни и те же немудреные подробности, вам захочется выгнать его к чертовой матери из своей квартиры, потому что друг-другом, но сколько же можно?..

С этим фильмом происходит примерно то же самое. Сначала - классно. Затем начинает слегка раздражать, когда вдруг понимаешь, что больше-то в фильме ничего нового не скажут и не покажут. А ближе к концу все эти тягостные страдания уже ничего, кроме скуки, не вызывают. Потому что слишком их мало и слишком они однообразны.

В одной из рецензий я встретил очень точную фразу, цитирую: "Тодоровский не побоялся снять простой и очень серьезный фильм, лишенный иронии, стильности и драйва". По контексту фраза должна звучать комплиментом. Однако я ее готов повторить почти один в один, но с негативным оттенком. Тодоровский не побоялся снять очень простой, серьезный, скучный и крайне затянутый фильм, лишенный иронии, стильности и драйва. Заметьте - ДРАЙВА, а не экшна. Понятное дело, в подобных фильмах экшн как таковой не нужен. Однако в картине Тодоровского нет именно драйва. И это очень и очень плохо. В любой картине должен быть драйв, под которым я подразумеваю внутреннюю энергию, внутренний стержень фильма. Здесь нет стержня и нет никакой энергии.

В самом начале кинематографическому вагону дали достаточно мощный толчок (честное слово, в течение первых пятнадцати минут я думал, что меня ждет очень хороший фильм), однако дальше у режиссера-машиниста не было ни ядерного реактора, ни угля, ни даже простенького электромоторчика, чтобы дать этому вагону следующий, еще хотя бы один толчок. Вагончик покатился дальше по инерции, а режиссер понадеялся только на использование грубой физической силы актеров. Те выложились по полной программе - в этом нет никаких сомнений - но вагончик не может катиться на одной грубой физической силе.

И все это особенно хорошо видно в последних пятнадцати минутах картины, когда уже никто вообще не знал, что со всем этим делать - ни сценарист, ни режиссер, ни актеры. Поэтому закончился фильм настолько банально и беспомощно, что нам с котом Бубликов осталось сказать только: "Ну здрассте!.."

Критики упирают на то, что Тодоровский снял, дескать, умный фильм, который заставляет подумать, поэтому, дескать, такой неторопливый и так далее. В таком случае я должен сказать, что фильм снят для людей очень недалеких. Для более-менее соображающих хватило бы первых пятнадцати-двадцати минут фильма. Ну полчаса - потолок. Потому что когда дальше по одному и тому же кругу разжевывается одно и то же, я начинаю думать, что меня считают идиотом. Мне не нужно одно и то же повторять по сто раз. Я вполне хорошо все понимаю с первого раза, честное слово!

Резюмирую. Это был бы вполне приличный фильм, если бы его уложили в полчаса. Однако его растянули на полтора часа, и это сделано, на мой взгляд, совершенно напрасно. В результате этого хороший фильм превратился в нудную тянучку, которая в финале лопается пустым пузырем. А жаль. Задумка неплохая и актеры хорошие.

Оценивать, разумеется, я буду то, что есть, а не то, что могло бы быть. Причем большие претензии будут к сценарию - несмотря на то, что его так высоко оценили в Сан-Себастьяне. Потому что во многом именно сценарий виноват в том, что фильм такой куцый..."
Алексей Экслер