«Марджанов резко обошелся с Шиллером…»

17 мая 1933 года в Москве на сцене Малого театра был показан премьерный спектакль по трагедии Фридриха Шиллера «Дон Карлос» в постановке режиссера Константина Марджанова.
Из воспоминаний Елены Гоголевой:

«Вдоль улиц Тбилиси медленно двигалась процессия. А наверху, на крыше одного из домов, в белых развевающихся одеждах стояла Верико Анджапаридзе, и далеко разносился ее сильный, красивый голос. Грузия хоронила Котэ Марджанишвили — Константина Александровича Марджанова, великого режиссера, неожиданно умершего в Москве в расцвете творческих сил. В это время шли генеральные репетиции поставленного им в Малом театре спектакля «Дон Карлос» Шиллера...
Когда в театре начали поговаривать о приглашении Марджанова для постановки «Дон Карлоса», я встретила эти разговоры с радостью и нетерпением. Он приехал с целой группой помощников, многие из которых стали потом на долгие годы моими друзьями: среди них были композитор Т. Вахвахишвили, балетмейстер Ф. Мачавариани, начинающий художник П. Оцхели. А Малый театр выделил из своей труппы ему в помощники А. А. Кострова, записи которого вошли впоследствии в книгу о Марджанове.

Роли распределил директор театра Владимиров, так как Марджанов не знал нашей труппы. Филиппа должны были играть Садовский и М. Ф. Ленин, королеву — Белевцева, Позу — Ольховский и Аксенов (а как хотел играть эту роль Остужев!), Дон Карлоса —недавно принятый в труппу Лепштейн, инквизитора — Айдаров, Эболи — я и Малышева.

Марджанов резко обошелся с Шиллером. Он делал большие купюры, говоря, что за излишней сентиментальной многословностью пропадает основная идея пьесы. Тогда такое «варварское» обращение с классиком многим показалось недопустимым и кое-кого сразу же настроило против Марджанова. Однако и Пров Михайлович Садовский и Михаил Францевич Ленин беспрекословно приняли концепцию Марджанова. Начались читки, Константин Александрович не любил долго сидеть за столом. Вскоре мы перешли к освоению мизансцен, которые тоже многими были приняты в штыки. Марджанов требовал от нас не только раскрытия образа через текст — это оговаривалось в застольный период репетиции. Ему были необходимы и пластический рисунок роли и ритмический строй всей картины. Особенно доволен режиссер был Садовским и Аксеновым.
Спектакль был задуман интересно и для Малого театра необычно. Теперь, много лет спустя, постановщики часто прибегают к приемам, аналогичным приемам Марджанова. Но тогда это было ново и смело и, я бы сказала, составило новую ступень в развитии Малого театра.

К сожалению, тогда, в начале 30-х годов, многие этого не поняли. В стенах театра образовалась некоторая конфронтация. Садовский, Ленин, Аксенов, я рьяно поддерживали Марджанова, но Владимиров, к сожалению, не скрывал своей неприязни и явно неодобрительного отношения к Константину Александровичу.

Однако, несмотря на это, работа шла своим чередом. Большое впечатление производило оформление А. А. Арапова. Сцена была почти пуста, на ней находилось лишь самое необходимое для актера. В соответствии с изменением места действия менялись лишь задники. Так, в сцене у Великого инквизитора на мрачно пламенеющем фоне задника был лишь тускло освещенный огромный крест. В комнате королевы на фоне светлого голубого задника очень высоко — где-то на третьем-четвертом плане — сидела Белевцева и от нее до самого портала сцены расстилалось переливающееся всеми цветами радуги огромное покрывало, которое вместе с ней вышивали ее придворные дамы, сидящие по бокам этого светящегося серебром покрывала. В стороне, на небольшом ложе, совсем отдельно полулежала с лютней Эболи и пела свою песенку, которая потом, между прочим, вошла в репертуар М. П. Максаковой.

Музыку к «Дон Карлосу» писал композитор А. Н. Александров, Вахвахишвили только помогала на репетициях, на которых иногда присутствовал и Александров.

Сцена у королевы начиналась игрой в мяч, но Наташа Белевцева никак не могла уловить ритм, да и остальные дамы не отличались требуемой для спектаклей Марджанова гибкостью и пластикой. Все это приводило режиссера в бешенство, и — увы! — он и Наташа так и не нашли в работе общего языка.

В моей картине — комнате Эболи — задник был многокрасочный, яркий, выполненный в локальных тонах, а в середине пустой сцены на небольшой платформе стоял огромный диван с золоченой вычурной спинкой и множеством разноцветных подушек. В картине Филиппа задник был почти таких же тонов, как и в сцене Инквизитора в прологе, только прорезанный золотом.
Замечательно была выстроена сцена раскаяния Эболи. Огромная лестница, сужающаяся от рампы к колосникам. На самом верху стояла в светло-голубом с серебром платье, вся озаренная, чистая, прекрасная королева — Белевцева. Я — Эболи в своей поблекшей тунике и черном плаще стремительно взбегала к королеве, моля о прощении, а после ее ухода в отчаянии падала на верхней ступеньке и, как бы лишившись чувств, безжизненно скатывалась вниз по ступенькам и распластывалась, униженная, у самой рампы.

Об этой сцене много тогда говорили, как и обо всей постановке. И действительно, «Дон Карлос» Марджанова был удивительным, смелым произведением, двинувшим вперед Малый театр. Не попирая традиций театра, а талантливо и мощно развивая их, Марджанов давал полную свободу актеру, учитывал его индивидуальность. Ничего не навязывал, но если у актера что-то не просыпалось в душе, предлагал послушать музыку и порой своим шутливым разговором будил актерскую мысль.

Однако скоропостижная смерть помешала Марджанову выпустить «Дон Карлоса» — он скончался на одной из первых генеральных репетиций. Воспользовавшись первым поводом — моей болезнью, спектакль хотели снять. Мы, участники, протестовали и добились своего. Было решено выпуск спектакля поручить Кострову и Садовскому.

Премьера прошла с триумфом. Мы выходили кланяться, держа в руках портрет Марджанова. Он был как бы с нами, здесь, живой, принимал овации за свою великолепную работу.»

Е.Гоголева "На сцене и в жизни", Из-во "Искусство", 1985 год (стр.106-109)