Феликс Григорьян

11 мая 2009 года в Москве на семьдесят втором году жизни скончался заслуженный деятель искусств России, лауреат Государственной премии России, выдающийся режиссер Феликс Григорьевич Григорьян.
Феликс Григорьян проработал в томской драме девять лет - с 1975 по 1984 год. Эти годы были сопряжены с целым рядом творческих побед самого режиссера

и его театра: спектакли “Соленая падь”, “Женитьба”, “Прошлым летом в Чулимске”, “Сирано де Бержерак”, “Ретро”, “Золотой слон” и многие другие вписаны в анналы театральной жизни не только Томска. Участие в престижных фестивалях, успешные гастроли в Москве, Ленинграде, Харькове, Саратове и других крупных городах, о томских спектаклях много писала центральная пресса. Для старшего поколения актеров, всех работников театра “время Григорьяна” - одно из счастливых и успешных в жизни. Смеем надеяться, что и для Феликса Григорьевича томский период был значительным и интересным.

Он приехал в Томск, когда ему еще не было сорока, имея два образования - инженерно-экономический институт и режиссерский факультет театрального училища им. Б. Щукина при театре им. Е. Вахтангова.

В условиях, когда к искусству предъявлялись требования, чтобы “все стройными рядами, дружно, с песней”, он создал театр, который во всех спектаклях говорил о главных вопросах бытия. О жизни и смерти. О праве человека быть собой. Не верите, просмотрите репертуар тех лет, поспрашивайте у очевидцев, прочитайте статью, опубликованную в 1989 году в журнале “Театр”, и книгу замечательного знатока театральной провинции Виктора Калиша “Театральная вертикаль”, загляните в книгу Ю. Смирнова-Несвицкого “Вахтангов”, где, рассказывая о преломлении вахтанговской традиции, автор называет спектакли А. Эфроса, М. Захарова, А. Шапиро, Р. Стуруа и Ф. Григорьяна.

Григорьян создал поэтический театр, потому что всегда считал поэзию высшей формой существования.

Во время бесед с актерами он говорил: “Сегодня на театре существует некая усредненная драматургия. Называют ли ее трагедией или комедией - она все равно драма. По конфликтам, по уровню характеров, по мироощущению, по пространству - драма. Драма все нивелирует. У нас нет высоких жанров. Но в мировом театре всегда была тенденция - искать в каждом произведении высокое начало. И нам надо пытаться подбираться к этому, понимать, что язык театра - это язык поэтический, это язык - высокий. Если к нам в зал приходит зритель от котлет и борщей, от станка, наша задача - это безумно сложно сегодня - дать ему толчок, чтобы выйти в поэтику, в поэтическую сферу. Поэтому - вы, наверное, это заметили, мы стараемся избегать пьес средних, тех, которые не дают возможности искреннего пронзительного раскрытия...

И поэтому в спектаклях Григорьяна - даже “производственных”, даже “кассовых” - всегда были моменты, взрывающие существование отчаянной болью или ерничающим смехом. Кроме того, во всех его постановках всегда были очевидны его человеческая глубина и человеческая серьезность, как бы эти спектакли ни отличались друг от друга. Не буду сейчас приводить примеры, потому что, кто помнит, тот помнит. А кто спектаклей Григорьяна не застал, тому остается только поверить мне на слово.

Григорьян сразу оценил ауру Томска, которую создавали его вузовский статус, его интеллигентность. Он много общался - любимой аудиторией были молодые ученые. С не очень молодыми он просто дружил. Во многом благодаря его энергии был создан Межвузовский университет искусств, и именно его стараниями существовал на нем театральный факультет, самый популярный у молодежи и долго сохранявшийся уже после того, как Григорьян покинул наш город.

Он мог говорить со студентами очень просто:

- Театр - явление, при помощи которого мы пытаемся проникнуть в глубину и сложность мира человека, отыскать в его лабиринтах причины, почему одним удается быть счастливыми, а другим нет? Почему, смеясь над другими, люди плачут над собой? Почему то, что начинается весельем, порой заканчивается печалью? Почему так дорожат жизнью одни, а для других она ничего не стоит?..

Но иногда он переходил на сложный для понимания язык. Особенно, когда говорил о двух путях познания человечеством истины - науке и искусстве.

- Не все поняли? Вот и хорошо. Пусть знают, что существуют вещи пока еще им недоступные.

В последний период своей работы в Томске Феликс Григорьевич делал попытку осуществить “поворот все вдруг” (есть такой морской термин). Он понимал, что пора меняться - сделал несколько спектаклей, которые были приняты только искушенной публикой. Возникли проблемы. Не стоит сейчас о них вспоминать. Тем более что сам Феликс Григорьевич просто уехал, чтобы попытаться в другом городе воплотить то, что не удалось в Томске.

Вскоре после его отъезда я получила письмо, в котором не было ни слова о произошедшем разрыве с городом и театром. Его мучило другое:

“...Вообще часто мне наша деятельность начинает казаться не просто пустой... Я говорю не о том, что в театре на поверхности, это - издержки жанра, а о двуликости театрального Януса. Трудновато бывает понимать и принимать. Ну так что же, никто не неволит, ищи другое занятие. В этом смысле “Игра в бисер” осмысленна. С другой стороны, если искать истину, - где еще это можно делать непринужденней. Но как раз ее-то нам искать и не дадут, а дадут только ее отображать, в суете и гордыне полагая, что ею владеют”...

Мария СМИРНОВА