Анна Ильясова

“Говорят, игра – притворство. Это притворство и есть единственная реальность...” Пожалуй, никто лучше Сомерсета Моэма не сказал о великом таинстве театра. Сюда приходят однажды и остаются навсегда.

И даже когда театр давно уже перестал быть работой, он остается частью жизни, возвращаясь фразой из сыгранной когда-то роли, интонацией поставленного голоса, а то вдруг названием в афише спектакля 20-летней давности, поставленного кем-то вновь.

“Восемь любящих женщин” уже любили на сцене академического театра драмы им. Горького много лет тому назад. Но теперь одна из них – актриса Анна Ильясова - давно живет на берегах Невы. Впрочем, она не единственная, кто увез частицу Владивостока в русскую Венецию.
Самая счастливая…

Анна Алексеевна Ильясова не боится сквозняков – окно и дверь в небольшой комнате распахнуты. Стен словно бы и нет – их занимают огромные фотографии. Грим, сценические костюмы, роли, роли… Вот она с мужем Борисом, известным актером театра и кино. Выхваченный бесстрастным оком фотообъектива надменный взгляд – вылитая Алла Ларионова. Ее и правда часто сравнивали то с Ларионовой, то с Быстрицкой - первыми красавицами советского кино. Давно все это было… Сцена, дружеские актерские вечеринки, роли трансформировались в воспоминания, которыми наполнена атмосфера Дома ветеранов сцены в Санкт-Петербурге. Анна Алексеевна не напрасно выбрала эти стены своим пристанищем. Наверное, таков способ не расставаться с прошлым…

После чашки кофе – обязательная экскурсия. Дом ветеранов сцены и его обитатели неотделимы друг от друга. “Убежище для престарелых артистов не богадельня, а дом отдыха до конца жизни для художников сцены, которые за это право заплатили вперед, отдав все силы, все нервы и здоровье служению искусству”, - четко выгравировано на мраморной доске. Завет Марии Савиной, актрисы императорского театра, основавшей в конце XIX века богоугодное заведение, соблюдается и сегодня. Не богадельня… Скорее дом воспоминаний. Старинный комод карельской березы служил вместилищем чьих-то вещей. Кто-то зажигал в вечернем сумраке золоченую люстру. Небрежно бросил подпись под портретом Нижинского Бакст. Мутноватого серебра зеркало множит пространство. Интерьеру дома больше ста лет. Коридор - лабиринт Мнемозины выводит во дворик, где вековые деревья окружили бюст Савиной. Медленно-медленно, как вода в Неве, течет время…

Размеренный день Анны Алексеевны начинается с привычных теленовостей. Кофе, прогулка, книги. Закладка делит надвое том “Войны и мира”, отложенный пока. Хозяйка комнаты с фотографиями и цветочной икебаной читает “Парадокс об актере”. Засыпает поздно, с неохотой откладывая книгу. Сопрягает написанное с тем, что знает о театре сама. Зажигает сигарету, одну из двух разрешенных себе на день. Дымок плывет в открытую форточку, увлекая за собой мысли.

…Если нет бога в душе, то театр может воспитать нравственность. Хороший театр. И что толку грустить, что все в прошлом. Конечно, наступает день, когда ревнуешь себя к собственным снимкам – “где еще, кроме разве что фотографии, ты пребудешь всегда молода, весела…”. Но дело ведь не в этом – возраст, скорее всего, дается человеку как одно из самых тяжких и длительных испытаний. Может быть, есть другой – вечный – мир. Может быть, душа человеческая переселится в кого-то. Как обещают читанные некогда Рерих и Блаватская. Но кто это может знать наверняка? А если бы знали, то больше бы грешили и больше бы радовались в жизни теперешней. Блажен, у кого господь отнимает память. Ему не страшна никакая Мнемозина. Но этого Анна Алексеевна допустить не может и всеми силами старается. Тренирует мозг. Читая, сравнивает, заучивает даты.

- Еще Декарт говорил: я мыслю, значит, я существую… В конечном счете неважно, что ты становишься седым и некрасивым. Знаете, когда я училась, к нам в институт приехал Шкловский. Он был уже очень стар. Но как он мыслил! - И вдруг неожиданно восклицает: - Все же странно! Я часто вижу сны, что я играю или сочиняю пьесу…

Впрочем, что ж здесь удивительного? После окончания ГИТИСа – Сахалин, Хабаровск, Владивосток. Спектакли, премьеры, аншлаги. “Дальше тишина”, “Дом Бернарда Альбы”, “Иванов”, “Не было ни гроша да вдруг алтын”, “Пелагея и Алька”, любимое “Ретро” на сцене нашего горьковского. Для нее это семейный спектакль – играли втроем: муж, сын и она. Но дело не в конкретных названиях (даже здесь, в Доме ветеранов, она еще устраивала авторские литературные вечера). Главное, жизнь была не пустой: живой, искристой.

В одной из прочитанных недавно книг Анна Алексеевна нашла откровение известного актера: даже если бы мне не платили, то сам бы платил, лишь бы играть. И полностью согласилась. Русский актер тем и отличался всегда – стремлением выразить себя. И ей это, без сомнения, удавалось.

В веренице картин Дома ветеранов сцены есть одна иллюстрация к спектаклю по Андерсену - называется “Которая самая счастливая”.

– Все верно, - бросает Ильясова, задержавшись возле. Не продолжает. Лишь догадываешься: счастье всегда грустно, потому что если и достижимо, то кратко. Разве не об этом писал Андерсен?

20.07.2001