Владимир Потоцкий

По глубочайшему моему убеждению биография человека начинается задолго до того, как он родился и впервые прокричал о себе в этом мире. Называйте это наследственностью, генами, или как вам угодно, но никуда вы не денетесь от этого — сотни и тысячи предков, которые во тьме времен сгинули, которых вы и в глаза-то не видели, ежесекундно влияют на ваши мыс¬ли и поступки, следовательно, и на жизнь, и — вместе с вами, конечно, — вычерчивают прихотливую линию, именуемую вашей судьбой... Ближайший, кого еще помню отчетливо, — дед мой по отцу, Никифор Иванович, крестьянин белорусской деревеньки Волька, в Первую мировую войну служил в кавалерии, где-то году в 18-м неведомо как очутился на Урале — и здесь и женился на моей будущей бабушке, Наталье Поздеевой, и участвовал в ликвидации кулацких банд и в организации колхозов, и снимал колокола с окрестных церквей, — словом, активно утверждал новую и, как ему думалось, лучшую жизнь для детей своих и для внуков, т.е. и персонально для меня.

Детство, отрочество, юность протекали, в общем, обычно. Учился, работал на Трубном заводе, в 63-м году ушел в армию. К двум своим специальностям (токарь, слесарь) в армии прибавил еще две (электро- и радиомеханик). Впрочем, о специальностях — это, конечно, не всерьез. Можно ли освоить профессию — за год, за два, даже и за пять?! Хотя технические знания, пускай и не очень глубокие, в дальнейшем мне не раз пригождались, и не для того только, чтобы чинить утюги.

Первый свой стихотворный опус написал я лет в шесть или в семь и до сих пор его помню:

Несут знамена алые, солнцем опалимые,

работники удалые, в труде неутомимые!

Комментарии, как говорится, излишни.

Впрочем, в милом том возрасте о писательстве я не помышлял — это уж позже началось, после школы, когда я вдруг передумал поступать в институт физкультуры (хотя в ту пору чемпионствовал в беге на средние дистанции), вдруг запойно стал рифмовать и отважился принести свои опыты в литобъединение при газете «Каменский рабочий».

Литобъединением руководил тогда поэт Николай Мережников. Объединение было крепкое — пятеро или шестеро из нас в дальнейшем окончили Литинститут, четверо, и я в том числе, стали членами Союза писателей (а ведь Каменск — городок небольшой, только на крупно¬масштабные карты наносится).

Тогда, в 62-м, я и начал бойко печататься — в газетах, потом в уральских журналах, а после, в армейские годы, — в сибирской и Каракалпакской прессе (служил я вначале в Красноярске, а последние два года в Средней Азии). Книжка уже намечалась, когда вдруг осознал — не поэт. Момент был, помню, тяжелый, но все-таки рифмовать прекратил.

Во ВГИК поступал уже с единственным намерением — прозу писать и только прозу.

Во ВГИКе в те времена высшее образование можно было получить в рекордные сроки — за три года и десять месяцев, — это меня и подкупило, когда решал, в какой ВУЗ идти. Где-то на третьем курсе киностудия им. Горького уже заключила со мной договор, выдала первый аванс — и началась для меня жизнь киношная, которая, как и все прочие, имеет свои плюсы и минусы и один, сугубо кинематографический, специфический то есть, порок: приучает к поверхностному мышлению.

В 1970 году с женою и дочерью вернулся на Урал, потом, не дождавшись квартиры, уволился, купил полдома на Уктусских горах. Там и жил, зарабатывая на жизнь сценариями, а в спокойные часы занимаясь прозой. Там и сын у меня родился — событие, для мужчины серьезное, может быть, главнейшее в жизни.

К настоящему моменту по моим сценариям снято несколько документальных и художественных фильмов. Удалось издать и четыре книжки... А вот когда выйдет пятая, и выйдет ли вообще — убей, не знаю.

Нынче и на студиях, и в издательствах нашего брата, некоммерческого писателя, не шибко жалуют. Нынче царствует Его Великорожество Бизнес, и, сидя перед телевизором или слушая радио, порой уже и не знаешь, где ж ты, бедолага, живешь — то ли в Америке, то ли в Израиле... Уголовники зачислены в национальную элиту, деятели науки и искусства подбирают окурки за интердевочками или кусочничают у предпринимательского стола. Зрелище, что ни говорите, тошнотворное. Видимо, придется признать, что я человек устаревших взглядов. Видимо, мне уже не вписаться в эту систему, не включиться в этот сегодняшний сатанинский ритм, в эту жизнь, в стиле «рок»... Не знаю. Во всяком случае — не пробую.

Мне уж под шестьдесят, я уже успел за сознательную жизнь свою накопить немало грехов — и увеличивать их количество впредь не намерен.

Я еще что-то пишу, но на публикацию уже не рассчитываю, ибо вполне понимаю: народу, с ворчливой покорностью, а то и с разудалыми песнями идущему в рабство, литература-то уж точно ни к чему! Да и Бог с ней, с литературой, тут сама жизнь на грани...

Обескровленные и полузатоптанные за семь десятилетий стального социализма, мы теперь катим в капиталистический «рай», хотя уж давно доказано, что капитализм экологически обречен, что он истощает и погубляет планету. И все, на что Россия может рассчитывать при нынешних наших «реформах» — стать последним жирным куском, который заглотит так называемое "мировое сообщество". Заглотит да тут же и издохнет. Веселенькая, словом, перспектива.

И хотя рука моя тянется к незримой шашке (дедовы гены сказываются), или к автомату Калашникова (тоже, увы, незримому), я все еще что-то пишу... Пишу не без тайной надежды, что дети мои и внуки когда-нибудь прочитают мои писания внимательно и, может быть, сделают какие-то выводы, может быть, отыщут какую-то мысль — с тем, что¬бы дальше вычерчивать линию, которая начиналась задолго до нас.

Дай-то им Бог! Дай Бог...

Источник: "Писатели Калужской области", биографический и библиографический справочник. "Золотая аллея", 2004 г.

http://litclub-phoenix.ru/stuff/28-1-0-103