Сергей Шац

Расскажите вкратце о себе: откуда вы родом, где учились, чем вообще занимались до Америки и в США?

Я родился в 1948 году в семье военного лётчика в Москве, где и прожил без выезда всю жизнь. Потом (14 лет назад) я переехал в Америку и теперь без выезда живу в Калифорнии. Что там, что здесь, я занимаюсь двумя делами: я программирую и пишу. Программирование я, во-первых, люблю, а во-вторых, мне за это платят. Поэтому я могу писать, что хочу. Так было в Москве, так и теперь, в Америке. Здесь, в эмиграции (очень русское понятие), я предоставлен «самому себе». То есть, я живу частной жизнью и делаю, что хочу. А именно: слушаю музыку, которую люблю, живу в тихом месте, катаюсь на роликовых коньках вдоль залива, ем собственные лимоны, читаю Хармса (в данный момент) и пишу две новые книжки.

По образованию вы математик, работаете программистом, живете в Силиконовой долине, на здоровье, похоже, не жалуетесь – ну просто идеальная иллюстрация к рубрике «Знай наших!». Почему же вы вдруг с таким счастьем – и книги пишете?

«Счастье» и «несчастье» не имеют отношения к письму. Я счастлив, когда влюблён, а пишу всегда. Что касается «успешности», так большинство моих соотечественников не менее успешны. И это обычно для профессионалов. Тут я не лучше и не хуже. Однако, «успешность» не должна делать «сытым». Ведь всё так хрупко, правда? Кто знает, что там, за «фанерной перегородкой» в нашей всемирной «коммунальной квартире»? Потому, кстати, и пишу. Я подумал про это в первый раз, когда читал «Огонь вещей» Ремизова.

В одном из интервью вы как-то сказали о работе в «силиконовой» программистской компании: «...меня и других моих соотечественников называли "эти сумасшедшие русские". Слишком близко принимаем всё к сердцу. Всё, что происходит в компании, – наша личная проблема. Мне кажется, мы по-прежнему не умеем говорить на языке дела, а говорим на языке эмоций». Как вам кажется, со временем вы изменились, научились относиться к работе без лишних эмоций, говорить на языке дела? Может быть, ваши эмоции сфокусировались в ваших рассказах?

Нет, не изменился и не научился. Кроме того, не стоит так разграничивать «профессию» и «литературу». В программировании, как и в рассказах, всё создаётся «из ничего». Программирование несёт индивидуальные черты. Мой московский начальник и выдающийся человек Владимир Александрович Коздмидиади говорил о нашей профессии: «Что красиво – то правильно».
А чем вы, собственно, на работе занимаетесь?

Об этом по-русски трудно: Storage Management, Software Fault Tolerance, Filter Drivers и прочее. Современный компьютер – это «слоеный пирог» программ над «железом». Я занимаюсь нижними слоями в компании с очень талантливыми людьми.
Ни политики в ваших книгах, ни пейзажей, ни описаний внешности, ни интеллектуальных бесед, ни, в сущности, века, времени... Сюжет и характеры – вот и все. Почему? Остальное неинтересно? Или вы еще не пришли к современности, а так в вечности пока остаетесь?

Не в современности и не в вечности, а в «лесу пустяков». Я люблю всякие мелочи, детальки, разных козявок. Я люблю всё конкретное, что «цепляет на крючок». А в вечности на роликовых коньках не покатаешься. В сущности, я описываю «сны наяву». А в снах нет пейзажей, умных бесед и политики. Есть сюжет и характеры.

Вы могли бы определить жанр ваших рассказов (хотя бы желаемый)?

Нет, не могу. Это когда под руками всё меняется. Когда реальность от нереальности не отличить. Я же говорю – сны. У Набокова в «Приглашении на казнь» то же самое. Меня эта книга очень поразила в нежном возрасте: так быстро и незаметно оказываешься по ту сторону реальности.

Блистательная художница Светлана Богатырь не просто иллюстрирует вашу последнюю книгу, но явно «соавторствует» с вами, а ведь её графика совсем непохожа на рисунки в мультфильмах по вашим сценариям?

Светлана сделала рисунки специально к моим рассказам. Кроме того, я включил и другие рисунки, к книге не имеющие прямого отношения. Во-первых, они мне очень нравятся. Во-вторых, они про то же. Скажем, про то, что всё со всем связано, и друг от друга зависит. И жук, и лист, и мальчик на велосипеде, и Наполеон Бонапарт.
Вы правильно сказали – это наша общая книга. То, что Светлана делает в искусстве, стало частью моей личной жизни. Довольно давно я заметил, что не могу представить лица тех, кого люблю. Если могу, – значит, что-то не так. Пропала тайна. Я не могу, закрыв глаза, представить картины Светланы. Я их очень люблю. Вот одна из них. Это натюрморт с фруктами. Все – прозрачные, наполненные светом. Вокруг – облака. От этого масштаб меняется, а вместе с ним и сами предметы. Яблоко становится Божественным, грандиозным. Воплощением платоновской идеи «Яблока», центром мироздания. Линии состоят из 5-6 цветов. Они светятся изнутри. Всё на её картинах становится невесомым, прозрачным, летучим. Рыба летит. Деревья летят. Люди летят. Осыпаются, как листья.
Пару лет назад мы втроём – Светлана, её муж Петя (известный нейробиолог) и я сидели за столом у меня в доме. Пили чай. Влетела муха. Я скатал газету (New York Times) и замахнулся. «Ты что! – закричал Петя. – Ты знаешь, как устроены у неё глаза?» И он мне рассказал, как устроены глаза у мух. Это была потрясающая история. Целое открытие. Рисунки и картины Светланы для меня всегда открытие. Я начинаю видеть вокруг её образы. Они и раньше были, только я их не замечал.

Вам нравится читать вслух свои рассказы? Если да, то кому больше – детям или взрослым?
Нравится. Детям я не читаю, а рассказываю по написанному. А взрослым, – которые смеются по пустякам. Мне трудно читать, когда не смеются. У меня смешные рассказы. По крайней мере, я веселюсь, когда пишу.

У вас есть любимые персонажи? Я вот не скрываю, что мне больше всех пришелся по душе Колян-карманник - четыре дюйма голодного одиночества, но храбрее и независимее всех. И еще ворона Краля.

К слову, Андрей Донатович Синявский тоже любил рассказ про ворону. У меня же любимых персонажей нет. Я, когда дописал, то сразу забыл. Я люблю тех, про кого пишу. Чем легче писать, тем больше люблю. А пишется легко, когда есть, что «играть». Тогда слова находятся сразу. Если я пишу про жучка, то становлюсь жучком на неделю или на месяц. Так что писать интересно. А то, как ещё пожить жучком?

Вы можете описать своего читателя? Читателей?

Нет, не могу. Слишком давно уехал из Москвы. Для меня читатель – «прекрасная незнакомка».

Вот я прочла три ваших книги: автор двух – Сережа Шац, последней – Сергей Шац. Вы что, повзрослели и вдруг ощутили себя Сергеем? Так ведь и до отчества недалеко...

«Серёжа» появился под впечатлением Гриши Брускина – моего московского знакомого. Кроме того, у книги два автора. Так что я своим именем «не владел». Что же касается отчества, то всё просто: пока я перевоплощаюсь в жучка, о каком отчестве может идти речь?

Ваш герой если даже и встречает «несчастливый» конец, то все-таки со «счастливыми» деталями: демон, хоть и с трудом, но продолжает полет; погибшая мышь попадает в светлый мышиный рай; ворона, хрипло и зло, но поет... Вы и вправду всех любите, о ком пишете, - драконов и дворников, куриц и ворон, падших ангелов и падших женщин?

Очень люблю. И вообще, книга-то о любви. Я про это честно в предисловии написал.

© Copyright, 2005, MUZA LLC