Андрей Хржановский

Революцию в советской анимации сделал Федор Хитрук, к тому времени уже не очень молодой человек, а поддержали ее молодые, - те, кому в шестидесятые годы было чуть больше двадцати, повзрослевшее в годы оттепели поколение, которое потом назовут «шестидесятниками». Андрей Хржановский дебютировал как режиссер в 1966 году, ему было 27 лет, и, пожалуй, именно он из той блестящей генерации аниматоров, и есть самый настоящий шестидесятник. Его эстетические поиски лежат в русле открытий всего нонконформистского искусства тех лет – с его протестностью, метафоризмом, иронией, соединенной с патетикой, и попыткой восстановить утраченную связь с мировым искусством. Хржановский был своим в кругах неофициального искусства и приглашал работать в своих фильмах авторов, которые были знаковыми фигурами для своего времени: сценариста Геннадия Шпаликова, художников Юло Соостера и Юрия Соболева, композитора Альфреда Шнитке и Владимира Мартынова, актеров Сергея Юрского и Иннокентия Смоктуновского. Первые фильмы Хржановского были притчами. Саркастический «Жил-был Козявин» рассказывал о чиновнике, который по приказанию начальства найти некоего Сидорова, словно машина, шел в направлении, указанном шефом, все прямо и вперед, через города, пустыни и моря. Он равнодушно прошибал стены и горы, разрушая и топча все на своем пути, пока, обойдя вокруг земного шара, не возвращался в свое учреждение, чтобы сказать, что Сидорова не нашел. Говорят, после этого фильма, советские физики стали называть прямолинейное равномерное движение «эффектом Козявина».

Аллегория тупого разрушителя Козявина с государственной машиной была настолько очевидной, что зрители не могли представить себе, как этот фильм могла пропустить цензура. Зато второй знаменитый фильм-притчу Хржановского «Стеклянная гармоника» цензура уже «заметила» и положила «на полку» на целые 20 лет. Фильм-аллегория о судьбе искусства (игра на стеклянной гармонике делала людей возвышенными и прекрасными, но власть убивала музыканта, а через много лет в город приходил новый), весь был построен на превращении образов мировой живописи. Этого раньше почти не было в русской анимации (впрочем, элементы такого цитирования были и у Хитрука, и в «Козявине»: чиновник разрушал мир, населенный деятелями искусства, взятыми со знаменитых портретов). В «Гармонике» заколдованные равнодушным «человеком в котелке» Магритта, уродливые хари средневекового искусства – Босха, Брейгеля, Арчимбольдо и страшилища Гойи, превращались в возвышенные лики с возрожденческих полотен и фигуры Эль Греко под музыку Шнитке, который всю эту изобразительную разность соединял с помощью музыкальной полистилистики.

Следующим открытием и, в некотором смысле «ноу-хау» Хржановского стали снятые им на рубеже семидесятых-восьмидесятых фильмы по рисункам и черновикам Пушкина. Для Хржановского сам черновик, его бегущая строка, становилась драматургической основой фильма: буквы свивались в пейзажи и фигуры людей, небрежные рисунки на полях рукописей, которые во множестве делал Пушкин, танцевали мазурку, спорили друг с другом, и затевали интриги. Закадровый голос читал пушкинские стихи и письма, а сам поэт, изменчивый во многих своих летучих автопортретах, носился по фильму среди реальных и нарисованных пейзажей, среди старинных гравюр и петербургских скульптур - то легкомысленный, то печальный. Ироничный, нежный и живой взгляд режиссера на поэта, давно превращенного официальным литературоведением в икону, как будто разбивал окаменевшую корку пушкинистики и давал этой науке новое дыхание.

Сделанные в конце восьмидесятых фильмы Хржановского по рисункам и живописи своего умершего товарища Юло Соостера, снова были неожиданны для отечественной анимации. Дело в том, что знаменитый эстонец Соостер (один из главных героев московского нонконформистского искусства, разгромленный Хрущевым на знаменитой Манежной выставке и зарабатывавший вместе с Ильей Кабаковым рисунками в научно-популярных журналах) – тяготел к сюрреализму. И фильм Хржановского, соединивший живопись и графику Соостера с документами и натурными съемками, естественно последовал за причудливой фантазией художника.

Дина Годер