Новоселье (1973)

«Фильм начинается со сценария»— эта формула цеховой гордости сценаристов в «Новоселье» подтверждена полностью. Правда, гордиться нечем. На этот раз со сценария (по роману В. Бабляка «Жванчик», сценарий В. Говяды ) началась неудача, и сокрушительная.

Как уложить длинный роман, повествующий о сорокалетней (примерно) жизни подольского села, в медленный фильм? Мне кажется, сценарист решил поступить так: он наугад, не мудрствуя, может, даже зажмурившись, чтобы уж вовсе довериться судьбе, вырвал из книги пучки страниц откуда попало. Их и экранизировал.

Конечно, сам я этого не видел, но, судя по результату, предположить подобное можно. Во всяком случае, иначе я никак не могу объяснить столь явное неумение отделить главное от проходного, обилие случайного и просто непонятного, отсутствие даже попытки найти свой угол зрения, определить жанр

Идет коллективизация. А перед нами — долгая история пары-буфф, престарелого «парубка» Филимона и его жены Варвары. Филимон почему-то (почему, он и сам не может объяснить) упрямо не идет в колхоз, так что Варваре приходится перебить в хате все горшки, после чего инцидент, разумеется, исчерпан. Если же в колхозного вожака Сильвестра стреляют через окно (вот она, драматическая борьба тех лет, вот схватка страстей!), то происходит это в его первую брачную ночь, когда Сильвестр напился до беспамятства и когда, по справедливому замечанию молодой, от него «толку не будет».

Значит, комедия? Буффонада? Да нет, непохоже и по томительной затянутости эпизодов и просто по материалу. Потому что вскоре фарсовый Филимон в войну спасет еврейскую девочку и, ведомый на расстрел, пришибет чудодейственными ударами двух кулаков соответственно двух вооруженных людей — немца и полицая. После чего исчезнет — и из кадра и из фильма. Куда — неизвестно.

Зато внимание наше будет надолго задержано на двух братьях — Кирусе и Брононе. До этого мы их видели единожды, всего минуты две: Кирус пел романс Апухтина, а Бронон от этого плакал (девушки так и прокомментировали: «Бронько всегда плачет, когда Кирус поет»). Ничего не поделаешь, именно тут нам приходится искать объяснение, почему затем Кирус остался честным кузнецом, а Бронон, наоборот, стал предателем. Конечно, не так легко поверить, что разная реакция на «Пару гнедых» способна так разнести судьбы людей, но что нам остается? Ведь больше-то о братьях, об их характерах нам совсем ничегошеньки неизвестно!

Наконец, мы увидим свадьбу молодой пары, озадаченность супруга, узнавшего о рождении тройни, и строительство для них нового дома. Все это будет сопровождено текстом такого качества: «Родила наша Стася.— Вот те раз!— Да не раз, Данько, а раз, два, да еще и три!»

Всю эту разнородность предстояло объединить в нечто хотя бы по видимости целое, и вот голос рассказчицы произносит не по-крестьянски стертые, средние, служебные фразы. И еще одним способом решили авторы спасать фильм: вводя в него время от времени интонации эпические — вплоть до былинной истории старика, наносившего в память о погибших детях огромный холм земли. Кто знает, может, в ином фильме подобное и в самом деле выглядело бы возвышенно-поэтической символикой, — здесь она не прижилась. Эпос не годится для роли спасительного приема, который должен замазать несходящиеся смысловые швы, глубокие трещины сюжета. Им не маскируют нехватку ремесла и недостаток содержательности, право на него заслуживают.

Станислав Рассадин

"Советский экран" № 5 март 1975 года