День Балабанова в Ханты-Мансийске

Кино-Театр.РУ

Фестивальная колонка

День Балабанова в Ханты-Мансийске

В Ханты-Мансийске, в рамках фестиваля «Дух огня» прошла презентация книги «Балабанов», издательство журнала «Сеанс», посвященной творческой жизни режиссера. Книга эта собрана из многих статей кинокритиков, для которых творчество Алексея Балабанова было важным, кто «вырос» не его картинах. Это серьезная работа, вводная часть к которой написана кинокритиком Марией Кувшиновой. Андрей Плахов и редакционный директор «Сеанса» Константин Шавловский представили книгу, после чего зрители смогли посмотреть ранние, малоизвестные фильмы Балабанова «Трофим» 1995 г. и «Река» 2002 г.

День Балабанова в Ханты-Мансийске

А утром на следующий день состоялся круглый стол, посвященный Балабанову. Предлагаем вашему вниманию укороченную стенограмму этой беседы.

Андрей Плахов: Мы решили взять Балабанова за некоторую точку отсчета в разговоре о том, что происходит вообще в кино. Попытаемся обозначить вектор развития кино сегодня. Сейчас сложное в плане развития киноиндустрии время, 2013 год был последний из благополучных, сейчас начался новый век, пока об этом можно говорить не на уровне фактов, а на уровне ощущений. Давайте попытаемся понять, что происходит, где мы сейчас застряли.
Константин Шавловский: Хотелось бы просто спокойно поговорить, потому что сейчас в голове у всех не только кино. Мне было бы интересно затронуть тему, в связи с уходом Балабанова и Германа, о потере вертикали в нашем кинематографе. Кстати, Фильм «Трофим», который был показан здесь, - единственное в кинематографе пересечение Германа и Балабанова. Так вот, раньше на карте нашего кино были точки, вокруг которых образовывались важные очаги искусства, сейчас таких людей и таких точек практически не осталось. Создается такое ощущение, что у нас в кинематографе начинается новый этап. Во второй половине нулевых почти не случилось ярких дебютов, наша «новая волна» в лице присутствующего здесь Бориса Хлебникова, отхлынула. Но сейчас, кажется, приходит новое поколение, с новым киноязыком, которое научилось воспроизводить реальность. На последнем фестивале в Роттердаме было два прекрасных фильма из России «Комбинат «Надежда» Натальи Мещаниновой и «Еще один год» Оксаны Бычковой - это новые имена.

День Балабанова в Ханты-Мансийске

А. Плахов: хочу задать вопрос Борису Хлебникову. Вы и те люди, с которыми вы связаны творческими узами, играл ли Балабанов для вас какую-то роль?

Борис Хлебников: Конечно, играл. Он был максимально противоположен нашему поколению. Мы все - Попогребский, Хомерики, я - смотрели на мир сквозь очки и пытались описать реальность за окном. И мы, во-первых, ее боялись, во-вторых, мы ее описывали, но не пытались объяснить, а Балабанов все эти вещи в себя впитывал. Он был режиссером-губкой, который остро впитывал все, что происходило в жизни с людьми. Это взгляд не испуганный и не из окна, а человека, который идет по улице и со всеми разговаривает, со всеми коммуницирует. Он всегда внутри ситуации и внутри времени. А наше поколение - это диссиденты, которые проигрывают Балабанову в этом.
А. Плахов: Было бы интересно, как бы Балабанов отнесся к сегодняшней ситуации. Было же у него «За Севастополь ответишь».

К. Шавловский: Я думаю, что некоторые вещи благо - не знать.
Леля Смолина: Балабанов - крупный художник, и мы все знаем, что Балабанов недопонят на Западе, его смотрят как что-то экзотичное, аутентичное для России, как, например, Каурисмяки, до конца не понимая. И, видимо, он так и не будет понят, потому что сегодня единственный путь для кино, связанного и с коммерческим успехом и с высказыванием - ориентироваться на международные фестивали. Например, фильм «Горько!», он вроде бы сделан на темы, которые мы хотели бы обсуждать «через очки», но они нашли форму для того, чтобы фильм стал коммерческим.

Игорь Гуськов: Западу трудно понять Балабанова из-за субтитров, которые все-таки предполагают скорость чтения. Трудно объяснить западу сущность фильмов Балабанова. Балабанов - многогранный. Хотя, фильм «Про уродов и людей» объехал весь мир.

А. Плахов: Сейчас начинается вторая волна интереса на западе к Балабанову, сейчас переводится на цифру все его фильмы. Будем надеяться, что ничего не пропадет.

К. Шавловский: Условия, время, в которых появляются такие художники, как Балабанов, очень важно. В нулевые мы говорили, что время больших художников закончилось, а сейчас мне кажется, что это был только откат волны.
Виктор Матизен: Для меня Балабанов - выдающийся представитель петербургской школы кино с его тяготением к теме смерти. Не случайно даже его комедия называлась «Жмурки» - понятно, какая ассоциация, «Я тоже хочу» - на самом деле «я тоже хочу умереть», а «Груз 200» - центральная и главная картина его творчества, Россия до сих пор несет на себе этот заплечный груз. Балабанов принадлежал поколению, которое выросло в СССР, в наибольшей степени он понимал и не выносил ту советскую жизнь. В «Груз 200» это сказано наиболее четко. Это был человек, подспудно угадывающий подспудные веяния времени и отражавший его противоречиво. Вся эта невообразимая история вокруг "Груза 200" - показатель попадания в очень больную точку, когда люди утрачивают способность осмысливать происходящее. Картина ударила так точно в больную точку наших сограждан, что, с одной стороны, посыпались обвинения в том, что он оклеветал наше славное прошлое, и люди, любящие СССР, испытывающие по нему ностальгию, возненавидели его за этот фильм. Другие не приняли фильм из-за сильных искажений своих образов действительности. «Брат» вызвал примерно ту же реакцию, там была показана правда, ведь в своих фильмах Балабанов проговаривал то, что многие не решались высказывать. Балабанов открывал то, чего открывать не полагалось, и не следовало. И его многие за это ненавидели. Вопрос этической позиции режиссера очень долго стоял перед нашей интеллигенцией, мысли его героев приписывались самому режиссеру. Вы это знаете и по "Морфию" и по "Брату-2". Он отказался от традиционной этической оценки действия и слов героя.

Если понимать творчество художника как закономерное порождение времени, то Балабанова это касается в полной мере. Он пришел в кино в год распада СССР, а ушел тогда, когда эпоха окончательно свернула с того пути на абсолютно советский имперский путь. Сейчас мы наблюдаем повтор исторической ситуации. После «Груза 200», где он высказался в полной степени, он стал повторяться. В «Кочегаре» и «Я тоже хочу» он ничего нового не сказал, только шлифовал все то, что он уже высказал. Все, кто его видел на протяжении 20 лет, не могли не замечать разительной внешней перемены. Сначала он был распрямленный, открытый, часто смеющийся человек, и постепенно он стал съеживаться и скукливаться, это не было проявлением болезни, это было что-то психическое, он превратился в съежившегося, закрытого человека. Было что-то внутреннее, что его подгрызало.
А. Плахов: Да, я думаю, что его что-то грызло изнутри, безусловно, это была травма, он серьезно переживал боль страны, драму русского человека. Поэтому, когда ты говоришь, что он не дает оценки действиям героев, но он тем не менее высказывался, постоянно провоцировал на пресс-конференциях. Говорил «Да я просто родину люблю», когда не модно было любить родину, в отличии от того, что сейчас. Его отношение к евреям, к западу, что он там нес - это была не спекуляция, искренне было, за этом стояла его боль. Не все художники являются прогрессивными, но, тем не менее, остаются великими художниками.
Борис Нелепо: Если мы говорим об искусстве, есть много примеров режиссеров из разных стран, когда их узнали в мире спустя 25 лет после начала творческой деятельности, например Ясудзиро Одзу. История не пишется прямо сейчас. Я не могу сказать, что сформировался благодаря Балабанову, но мне понятно, что без Балабанова нет кино нулевых. Про Балабанова нельзя сказать, что он чей-то последователь или ученик. Кинематограф Балабанова - это кинематограф Балабанова. Кинематограф Германа - это кинематограф Германа. И точка. Запрос на Балабанова еще будет. Андрей правильно сказал, что ничего не пропадает. Сейчас мы знаем, что у фильма «Трудно быть Богом» тоже большие проблемы с англоязычной прессой, после премьеры писали только российские издания, но постепенно ситуация меняется.
Василий Корецкий: Я хочу вернуться к тенденции появления новых авторов. В мировом кино люди сталкиваются с ситуацией кризиса перепроизводства. У нас ситуация другая, мы ждем кого-то, кто объяснит нам, что происходит вокруг. Мы говорим, что Балабанов фиксировал реальность. Он не фиксировал ее, он ее создавал. Вспомните метафору «Груза 200», там действие происходит в одном времени, подразумевается другое, а мы узнаем в нем совсем третье, не то, которое было в фильме.
Владимир Лященко: Кинематограф Балабанова - абсолютно цельный кинематограф, его не только нельзя назвать продолжателем какого-то кино, но у него нет и видимых последователей. Да, видимо, и не будет, ведь ученики появляются не после смерти, а в момент, когда создается новое пространство. Я думал о том, как создавал Балабанов свои миры, как драматург. Через его сценарии можно увидеть тот подход, когда режиссер не пытается транслировать идею посредством кино. Логоцентричность у нас очень свойственна кино, все очень любят философствовать, высказываться, превращать литературу в кино. Балабановские же сценарии читаются не как литература, а как сложившийся фильм, словами он пытается пунктиром зафиксировать кино.
Алена Сычева: Причина феноменальности Балабанова и то, что он может являться точкой отсчета для новых поколений режиссера, в том, что он очень разнообразный.
А. Плахов: Можно ли считать, что нет стиля Балабанова, который можно имитировать? Учеников нет, хотя Бодров - фигура вышедшая из Балабанова, его фильм «Сестры» - это постбалабанов. И его гибель, видимо, тоже не случайна.

И. Гуськов: Что такое стиль - вопрос сложный, стиль в кино складывается из нескольких фильмов, куска биографии. У Балабанова нельзя сказать, что единого стиля нет, хотя, для меня «Брат» и «Кочегар» не соотносятся.
Б. Хлебников: Я могу сказать, как его можно узнать. Стиль его фильмов - рок-шлягер, куплетом является сцена, обязательна яркая хлесткая фраза в конце сцены, заканчивается сцена - идет припев - проезд под музыку. Любой фильм так сделан - одна и та же структура. Есть такой фильм у него «Раньше было другое время» - короткометражный фильм, это фактически клип на музыку Наутилиус Помпилиус, вот история, в котором содержится весь Балабанов, складывается все в одну картину.
Евгений Майзель: Есть еще перекочевывание темы, которая повторяется из фильма в фильм. Это тема русского самосуда, когда герой берет на себя роль судьи. Возможно, это в первый раз случилось в «Брате», а затем эта тема встречается почти везде.
А. Плахов: Нам нужно заканчивать. Хочу высказать надежду, что с уходом Балабанова наш кинематограф не закончится. Фильмы, о которых говорил Костя, которые были показаны в Роттердаме, оставили обнадеживающее впечатление, это фильмы «Комбинат Надежда» Мещаниновой и «Еще один год» Бычковой. Язык у них разный, один состоит почти целиком из мата, во втором нет ни слова нецензурного, но обе картины правдивые.


Обсуждение

Ссылки по теме

анонс