Елена Гоголева

7 апреля исполняется 105 лет со дня рождения знаменитой актрисы Малого театра Елены Николаевны Гоголевой (1900-1993). Имя Гоголевой я услышал, когда впервые попал на спектакль "Царь Федор Иоаннович". Представление почему-то не начиналось, но вдруг откинулся занавес и на авансцену вышел Евгений Самойлов. Он объявил, что в тот день, 15 ноября, исполнялось 2 года со дня смерти старейшей актрисы театра Елены Николаевны Гоголевой, и предложил почтить ее память. Позже по телевизору я увидел запись спектакля "Стакан воды", в котором Гоголева играла свою коронную роль герцогини Мальборо. Актриса поражала тем, что обычно называют породой: незабываемый глубокий голос, осанка, выразительный взгляд, исключительная стильность исполнения.

Малый театр полюбился Гоголевой с юных лет, и, участь в Филармоническом училище у одного из корифеев театра Ивана Андреевича Рыжова, она мечтала попасть в прославленную труппу, семью, как писала впоследствии сама Елена Николаевна. "...Однажды весной 1918 года после одной из репетиций "Огней" Рыжов отозвал меня в сторону и сказал: "Я должен передать вам, голуба моя, что вам предлагают вступить в труппу Художественного театра. Вас смотрели Станислав¬ский и Немирович-Данченко, приглашение исходит от них". Я онемела. "Так что мне им ответить?" — продолжает Иван Андреевич. И вдруг я слышу внутри себя какой-то голос: "А Малый?!" Вижу, Иван Андреевич улыбается: "Ну, насчет Малого ничего не могу сказать, а вот Художественный вас приглашает". Вслед за слезами и мучительными размышлениями последовал отказ. Но молодая актриса не прогадала – несколькими месяцами позднее, летом 1918 г., она была приглашена в Малый театр. Гоголевой довелось играть в спектаклях, в которых блистали Ермолова, Лешковская, Южин Остужев, Ленин, Яблочкина, Турчанинова, Садовский, Давыдов и другие.

В 1938 г. актриса отдыхала с мужем в Кисловодске, где врачи обнаружили у нее туберкулез голосовых связок, от которого она потеряла голос. После болезни голос не прорезался долго. "Вернется ли он? А если нет? Что будет со мной? Нет голоса – значит, нет театра. Я не актриса, даже не смогу преподавать... Однажды я стояла на своем втором этаже, опираясь на балюстраду. Внизу, в холле, сидела сестра, принимавшая приехавших больных. Кажется, уже приехали все. И она куда-то отлучилась. Однако в это время прибыл еще один больной. Не видя никого в холле, он заметил наверху меня и стал довольно нервно требовать сестру. Что я ему могла сказать? Мои жесты злили его еще больше. И вдруг я невольно звучно произнесла: "Она вышла". Голос! Голос! У меня голос! И он, этот человек, там, внизу, услышал меня! Это было невероятно! Это было и страшно и радостно. Я побежала в палату и, стоя перед зеркалом, чуть не плача и смеясь, говорила, говорила, пока еще тихо, несмело, но говорила себе "здравствуй". Голос зву¬чал еще хрипло и слабо, но звук был. Была и чистая нота. В Москву полетела сумасшедшая телеграмма: "Голос прорезался, голос есть!"

28 лет Гоголева возглавляла военно-шефскую комиссию Малого театра, генералы называли ее маршалом. Сын Елены Николаевны – Игорь, закончив летное училище, был направлен в 1940 г. служить на западную границу. Началась война, долгое время от него не было весточки. "Уверенная, что он в партизанах, я по радио обратилась к нему с письмом. Я прочла о горящем сердце Данко. И он услышал меня, в госпитале, лежа, вернее, повиснув на ремнях, после страшной катастрофы. Он весь был поломан, обожжен и решил, что останется калекой и будет мне в тягость. Поэтому не писал, молчал. А тут, услышав мой голос, не выдержал. Откликнулся, но ни словом не обмолвился о своих ранах. И лишь когда, шесть раз обманув медкомиссию, он опять стал в строй, написал вскользь, что был в госпитале".

Гоголева была актрисой на роли сильных, обуреваемых страстями людей. Это ее свойство в театр хорошо понимали и использовали в полной мере. Большинство постановок пьес Шиллера и Шекспира в советское время шли с участием Елены Николаевны и имели большой успех. Актриса получала множество писем – и от своих постоянных зрителей и от людей, лишь раз видевших ее на сцене.

С творчеством Елены Николаевны Гоголевой любители театра сегодня могут познакомиться по многочисленным телеспектаклям. Кроме "Стакана воды", о котором говорилось в начале статьи, на пленке запечатлены "Холопы", "Макбет", "Пучина", "Мамуре", "Варвары", "Волки и овцы", "Горе от ума", "Гроза", "Перед заходом солнца" и другие.

Поделиться воспоминаниями о Елене Николаевне я попросил двух ее партнеров по сцене, народных артистов России Виталия Анатольевича Коняева и Анатолия Михайловича Торопова.

Виталий Коняев: Удивительна актриса, один из столпов Малого театра. Она родилась в очень удобном году – 1900, поэтому отсчитывать даты легко. В 18 лет она сыграла Софью в "Горе от ума", и с этого все пошло. Красивая, очень хорошо двигалась, с удивительным голосом. Жизнь в Малом театре у нее была очень хорошая. Она из тех удачливых актрис, которые очень много сделали за время своей работы в театре. Малому театру она была верна всегда, никуда отсюда не уходила, в отличие от Веры Николаевны Пашенной, которая одно время работала в МХТ. К концу жизни Е.Н. Гоголева успела побывать и парторгом, и профоргом, вела очень активную общественную работу.

Все мы в молодости играли в массовке в "Стакане воды", и тогда я в первый раз увидел, как Елена Николаевна улыбалась на сцене. Мы играли лордов, пажей – свиту. Однажды вместо девочки в роли пажа вышел на сцену молодой человек. Он не успел в этот день сбрить щетину, явно мал ему был костюм пажа. Он вышел, все его кружева и оборки торчат, лицо грустное, красного цвета, заросшее такое. "Вот и пажи!" Когда Елена Николаевна увидела его, то прыснула и смеялась очень долго, и мы вместе с ней.

В "Варварах" Горького она играла Надежду Монахову, а Николай Александрович Анненков Черкуна. И вот в одной сцене Анненков-Черкун говорит в присутствии Гоголевой-Монаховой своей жене Анне: "Анна, это была минутная всписка!" (имея ввиду "вспышку"). Гоголева не удержалась и стала смеяться. Анненков потом вспоминал: "Я думал тогда: мне поправиться или не поправиться? Нет, я не поправился, я пошел смело дальше. Но Елене Николаевне было невозможно дальше работать, она ушла со сцены!"

Очень любила она свою брошь – подарок Марии Николаевны Ермоловой. Так уж вышло, что многие роли Ермоловой перешли к Гоголевой. Елена Николаевна очень трепетно относилась к своей работе, волновалась перед выходом на сцену, подсказывала актерам, как играть. Сама была мудрой актрисой.

Вспоминает Анатолий Торопов: Знакомство мое с Еленой Николаевной началось еще со студенческой скамьи, со "Стакана воды". "Удовлетворены ли вы милорды и джентльмены?" – "О да, Ваше величество!" – отвечали мы – худые милорды и джентльмены (смеется). В роли герцогини Мальборо она была очень эффектна и имела большой успех, потому что все ее актерские и человеческие качества очень хорошо подходили к этому образу.

Одну из своих первых ролей в Малом театре в 1953 г. я сыграл в спектакле "Шакалы" по антиамериканской пьесе эстонского драматурга Якобсона. Елена Николаевна Гоголева играла в нем негритянку-служанку. Старшего брата по пьесе играл М.И. Царев, отца – С.Б. Межинский, мать – Н.А. Белевцева – звездный состав. Нам все тогда говорили: "Ковыряйте дырки!" (для орденов), потому что вскоре Ермилов написал на второй странице "Правды" огромную статью про то, какие американцы сволочи и гнусные люди.

Виталий Коняев: Конечно, существовала огромная разница между ней и Верой Николаевной Пашенной, которая была наделена диким темпераментом и энергией. Гоголева была более изящная, тонкая. Подчас они бывали партнершами по сцене. Иногда они были и соперницами в жизни. И все это делало их отношения довольно сложными, будем так говорить.

Вот что пишет в своей книге по этому поводу сама Елена Николаевна Гоголева: "Посмотрев генеральную (генеральную репетицию "Шакалов"), Вера Николаевна очень метко отозвалась о моем исполнении. Передернув плечами, она сказала: "Гоголева? Аида под фикусом". Все. Больше ничего и не надо было добавлять. Но один ее отзыв доставил мне много тяжелых минут. Вера Николаевна любила говорить: "Ах, какая Гоголева красавица, какая красавица! Я всегда любуюсь ею, ее чудным профилем! Какая красавица! — И вдруг скороговоркой, как бы между прочим: — Актриса, конечно, никакая! Но какая красавица!" Как часто я буквально проклинала свою внешность, за которой не хотели видеть моего труда, моей работы актрисы. Я всегда преклонялась перед талантом Пашенной... она действительно была актрисой Малого театра, свято чтив¬шей его традиции. И не признавала она меня открыто, честно. Низкой пошлости, закулисных, провинциальных интриг никогда не было в ее борьбе против меня. И я уважала Пашенную, понимала и, как бы ни было мне горько, прощала ей многое".

Анатолий Торопов: Десять лет вместе с Еленой Николаевной Гоголевой я играл Мурзавецкого в "Волках и овцах". Потом в театр пришел Борис Александрович Львов-Анохин – замечательный режиссер и человек высокой культуры. К 80-летию Гоголевой он поставил для нее французскую пьесу не ахти какого класса в переводе Ксении Александровны Куприной, дочери А.И. Куприна, "Мамуре". Спектакль имел успех. Но потом случилось несчастье – Гоголева сломала шейку бедра и года два не играла.

Прошло какое-то время, и стали подумывать о том, что Елене Николаевне нужно выступить в достойной и приличествующей ее званию и положению пьесе. Львов-Анохин, питающий к Елене Николаевне большие человеческие симпатии, точно так же как и она к нему, нашел для нее пьесу "Холопы" Гнедича. Гоголева играла старую княжну Плавутину-Плавунцову, которую все время возят в кресле-каталке, и только в самом конце она очень эффектно встает. Это была звездная пора старой актрисы – в почтенном возрасте она сыграла две такие яркие, выигрышные роли, сделанные с таким замечательным режиссером, как Львов-Анохин. Что бы он ни говорил, она верила ему безгранично. Когда Борис Александрович делал какое-либо замечание, то она мгновенно своим авторитетом его подтверждала. Трепет был от этого тандема – Львов-Анохин и Гоголева. Так что финал жизни Елены Николаевны Гоголевой был творчески насыщенным.

Елена Николаевна была достаточно смешливым человеком. Когда мы играли "Волки и овцы", то в четвертой картине Владимир Александрович Владиславский, который играл роль Чугунова без грима и только вынимал вставную челюсть, говорил, причмокивая: "Ай-ай-ай!". Я начинал смеяться, мгновенно заражалась Елена Николаевна, выходила из образа, а потом за кулисами так строго мне говорила: "Толя! Сколько же можно! Как Вам не стыдно!"

Константин Цареградский

Я еще застала немое кино, видела первых его «звезд» — Веру Холодную, Мозжухина, Полонского и Максимова. Я застала даже иллюзионы, как тогда назывались маленькие кинотеатрики. В этих иллюзионах шли видовые картины или немые увлекательные драмы с западными киногероями.

Показывали невероятные комедии с Максом Линдером, потом появились трюковые картины с Гарольдом Ллойдом, с никогда не улыбавшимся Бестером Китоном, ну и, конечно, Чарли Чаплиной, Мэри Пикфорд и Дугласом Фэрбенксом. Я любила кино, часто ходила смотреть «звезд» американского экрана. До сих пор не могу забыть картин с Бетт Дэвис и, конечно же, со сводившей всех с ума в «Маленькой маме» и в «Петере» очаровательной Франческой Гааль.

Сначала я не думала о кинокарьере. Театр был для меня всем, как остается всем и по сей день. Но появилось желание и самой сняться. Что привлекало? Я была молода, отсюда желание славы и популярности. С первым моим фильмом — «Тираном Падуанским» — ничего не получилось. Произошла революция, и все съемки были отменены. Иначе сложились обстоятельства с «Аэлитой». Я прошла все пробы, была утверждена на роль Аэлиты, мне даже выдали аванс. Я ждала вызова на съемки, но снималась не я, а Ю.И.Солнцева (впоследствии известный кинорежиссер), которая первоначально должна была играть мою горничную. Я очень переживала свою неудачу и успокаивала себя тем, что отказали мне до съемок, значит, не как провалившейся актрисе. Впоследствии мне часто приходилось именно в кино получать такие щелчки. Но вот однажды в каком-то обществе я услыхала, что «не фотогенична», особенно мешают будто бы мои брови. Ну не фотогенична—что же делать! Брить брови я не хотела. Так и покорилась формуле: «неудавшаяся киноактриса».

В 30-е годы Константин Эггерт пригласил меня сниматься в фильме «Гобсек» с Л. М. Леонидовым. С ним у меня, по сценарию, была одна сцена, потом добавилась еще одна. Волновалась я ужасно. Леонида Мироновича я глубоко уважала, к тому же он был мхатовец: как-то он отнесется ко мне, совершенно неопытной в кино, да еще актрисе Малого театра. Сам он и репетировал и снимался прекрасно, но замечаний мне никаких не делал, так как занят был своей ролью. Никакого недоброжелательства с его стороны я не чувствовала. Однажды мы снимали сцену, где я, графиня Ресто, ищу либо завещание, либо деньги в комнате своего умершего мужа (в этой сцене скончавшегося графа играл дублер: Эггерт — исполнитель и режиссер — стоял у аппарата). На репетициях было точно условлено, где я, после всех поисков, наконец найду деньги.

Начали съемку, и... я забыла место, где спрятаны деньги. Я в ужасе с остервенением переворачивала всю постель и дублера-«труп», мучительно вспоминая, где же эти проклятые деньги. А съемка шла, лента крутилась, и я уже не играла, а действительно с отчаянием металась от стола к постели, вспоминая репетиционное место свертка с деньгами. Совсем выбившись из сил (поворочай-ка этого дублера!), я наконец вспомнила место и завершила сцену.

Очень меня хвалили и Эггерт и оператор, говоря, что сцена вышла великолепно. Да, чего она мне стоила! Прервать съемку я считала невозможным, хотя ничего бы не произошло — ну, начали бы еще раз с начала. Кстати, о моей нефотогеничности: «Гобсек» явно свидетельствовал об обратном...

Как-то до меня дошли слухи, что Протазанов хочет снимать «Любовь Яровую» и Панову предложить играть мне. Почему этого не случилось — не знаю. Во всяком случае, никаких съемок «Любови Яровой» не было. Но такая мечта у Протазанова действительно существовала. И для меня это осталось лишь мечтой.

Потом война, фронт. После войны стали снимать фильмы-спектакли. Часто с завистью смотрела я кинофильмы с Марецкой, Ужвий, смотрела, восхищалась и понимала, что к этим ролям совсем не подхожу. Надо было окончательно расстаться с мечтой о кино. Но вот. после съемок нашего спектакля «Варвары» Л. Д. Луковым, я получила от него приглашение играть в картине «Об этом забывать нельзя». Сюжет картины — убийство писателя Ярослава Галана. Я должна была играть участницу контрреволюционной банды. Она маскируется под личиной подруги одного из близких Галану людей. В общем, руководит всем заговором вместе со своим сообщником, которого мастерски играл Н. С. Плотников. На съемках была очень приятная атмосфера. Работала я с большим удовольствием. Участвовали Л. Н. Смирнова, В. В. Тихонов, С. Ф. Бондарчук. Все были тогда еще совсем молодыми. Моей партнершей, игравшей подругу, в доверие к которой я втерлась, была О.А.Жизнева. Фильм получился безусловно интересный. Он шел и за границей, но под названием «Агент № 13». Вот этим агентом № 13 и была я. Однако в Москве по каким-то причинам фильм широко не рекламировался. Сейчас на моих творческих вечерах иногда показывают последний допрос и разоблачение моей героини. В этих кадрах моим партнером был Б. М. Тенин, который играл следователя. За эту работу меня хвалили и коллеги по работе и сам Луков.

Через некоторое время он пригласил меня сниматься в картине «Две жизни». Главные роли исполняли Н. Н. Рыбников и В. В. Тихонов. Тихонов играл белогвардейца князя Мещерского. Я играла его тетку, ярую монархистку, аристократку, в бешеной ярости, из пулемета, поставленного на чердаке ее особняка, расстреливающую демонстрацию на Садовой в Петрограде. Затем следовали кадры ареста княгини и ее проход через возмущенную толпу.

Съемки шли в Ленинграде. Стояли морозы. И мы все намерзлись и на натуре и в холодном вестибюле, из которого меня выводили арестованную. Пулемет я освоила быстро, и ворвавшимся красногвардейцам стоило действительно немалых усилий меня от него оторвать, так что Луков даже испугался, как бы меня по-настоящему не растерзали солдаты-статисты. Потом, при дублях на набережной, когда я шла до извозчика, на котором меня увозили арестованную, толпа действительно была настроена угрожающе. Кто-то залепил мне в спину таким снежком, что я и сквозь шубу почувствовала хороший удар. Луков даже счел необходимым при дубле разъяснить толпе статистов, что я актриса, а не всамделишная злобная княгиня. А вот сцена самого ареста кому-то не понравилась. И уже после, когда были разобраны декорации внутренней лестницы особняка, Луков опять меня вызвал и стал снимать разные варианты ареста. Я понимала, что дело во мне. Но чего от меня хотел в этой сцене Луков и что я делала неверно, я никак не могла уразуметь. Промучившись со мной весь съемочный день, Луков наконец закончил съемку и с раздражением сказал: «Ведь все было хорошо, не знаю, что Каплеру еще нужно!» В общем, кадры ареста так в картину и не вошли. Чем был недоволен А. Я. Каплер, автор сценария, я так и не узнала. Думаю, что я играла сцену ареста с чересчур большим нажимом. В этом, вероятно, и был мой просчет.

После я много раз участвовала в съемках спектаклей, но в кино меня не приглашали. Да и что я могла играть в кино? Я явно не подходила к тем ролям современных женщин, которые были так распространены в картинах. И вдруг Бондарчук снимает «Войну и мир». У меня мелькнула надежда — а может, позовут. Ведь тут я могла быть полезной. И действительно, меня пригласили на пробу роли графини Ростовой. Сделали несколько гримов, причесок, сняли в профиль, анфас, все честь по чести. А снималась в этой роли, как известно, К. Н. Головко. С образом, который она создала, я не согласна, представляла себе графиню Ростову несколько иной, более породистой, что ли. Но так или иначе, а я дала себе слово больше ни на какие пробы никогда не соглашаться и с кино кончить всякие отношения. Если уж в «Анне Карениной» и в «Войне и мире» мне не нашлось роли, то больше не о чем и мечтать.

Для телеэкрана я оказывалась и приемлемой и фотогеничной. Снималась и в спектаклях, были у меня и отдельные выступления и даже чтецкие номера. И вот опять вызов. Советско-японская картина. В главной роли— мой товарищ Юрий Соломин. Прислали мне сцена рий. В общем, роль небольшая, спокойная, съемки в Ленинграде и Москве. Думаю, поеду, поговорю, но на пробу не пойду. Видели меня по телевизору — какая я есть, а пробовать нечего. Поехала. Режиссер и ассистент на меня посмотрели, я—на них, а снималась Е. М. Соло-дова. Картины я не видела. Так и не получился мой «роман» с кино. Очень жаль. В последние годы я бы хотела сниматься не из-за популярности, а чтобы на дублях лучше изучить свои недостатки. Но сейчас, когда я вижу себя по телевизору, прихожу в ужас! Все мне не нравится: и я сама, и я как актриса. Порой просто хочется сразу же подать на пенсию и закончить свою творческую жизнь. Но польза от телевидения огромная. Посмотрев себя в «Головлевых», я поняла, что надо исправить моей Арине Петровне в будущих спектаклях. И очень волновалась и боялась телесъемок «Мамуре». Слишком дорога мне эта роль. Дорог и прием зрителей в театре.

А радио? Я люблю читать по радио стихи, прозу. Тут какая-то задушевность появляется. Сидишь одна и говоришь кому-то одному или одной. Микрофон не мешает, не пугает, он друг-собеседник. И нет страха что-то забыть. Текст перед глазами, или, если говоришь о ком-то или о чем-то, есть маленький конспект, тезисы. И ведешь беседу уверенно.

Таковы мои взаимоотношения с искусством, основанным на технике,— с кино, радио, телевидением.