- Юрий Михайлович, когда, с раннего детства или позже, уже осознанно, молодой человек ощущает себя актером? Или все происходит случайно?
- Нет, конечно, не случайно. Мой отец до войны был актером в Перми, в драматическом театре, и начинал он с известным актером Емельяновым, из маститых там был Менжинский. Вот они вместе в Перми начинали. Но война распорядилась их судьбами, как и судьбой нашей страны, по-своему. Отец 21-го года рождения, призвали на службу, и сразу - на фронт. Он воевал на Западном фронте, в самом начале войны его тяжело ранило, затем был в партизанах. Ему ампутировали ногу, и отец остался после войны инвалидом. В театр он, конечно, уже не смог вернуться. А вот Зиновий Гердт вернулся, но в кукольный театр, это совсем другое дело, за театральными ширмами актера не видно, куклы в руках. Позже Гердт стал сниматься в кино, и мастерство операторов умело скрывало его дефект.
А у отца театральная судьба была сломана. И вообще у него была довольно сложная история его послевоенной жизни на Украине. Там я и родился. И хотя отец не вернулся в театр, но в семье всегда интересовались театральной жизнью, у родителей были знакомые актеры, приходили в гости, общались. Мама у меня - учительница литературы и русского языка, так что литература, театр, кино были нашей духовной жизнью в семье. А я в детстве очень хотел быть скульптором, художником, и у меня, говорили, есть способности, даже немного занимался, но поступил в институт театра и кино имени И.К. Карпенко-Карого в Киеве на курс актерского мастерства к педагогу Рушковскому. Так я уехал из Перми.
- Почему выбор пал на Киев?
- В Киев поехал поступать потому, что там жили у меня родные тетки, все-таки свои люди, и было больше уверенности, так как каждые четыре года набирался русский курс. Из 275 поступающих приняли только четырнадцать, и у нас на 14 человек было три педагога по актерскому мастерству, все трое - народные артисты, выпускники МХАТа, среди них Соколов Николай Алексеевич, старейший режиссер, педагог, бывший художественный руководитель русской драмы в Киеве. А наш факультет в институте считался как бы филиалом МХАТа, да и мхатовцы любили гастроли в Киеве, приезжали почти каждый год. И своих студентов они не везли в Киев, а брали нас в спектакли, так что я участвовал в знаменитых мхатовских спектаклях – «Дни Турбиных», это еще булгаковская постановка, «Царская милость» Полтавского, где в главной роли были Павел Массальский и Алла Тарасова, и мы, молодые, в общих сценах. Так что можно считать счастливым везением, что в самом начале своих актерских шагов я был рядышком с Аллой Тарасовой, Павлом Массальским, Михаилом Яншиным, Борисом Смирновым, тем самым, что играл роль Ленина, да так, что зал вставал с аплодисментами. И мхатовские актеры нас знали. На каникулы мы приезжали в Москву, нас селили в театральное общежитие МХАТа, и мы бегали по театрам Москвы, нас принимали, как своих.
- Как возникла Астрахань в вашей биографии?
- После окончания института по распределению я должен был остаться в Киевской драме, и меня уже занимали в некоторых спектаклях, но пришел новый главный режиссер и привез с собой изо Львова несколько молодых актеров. Тогда министерство культуры направило меня по распределению в Донецк, где открывался новый ТЮЗ. Там я три года отработал, и довольно насыщенно творчески: сыграл Пушкина, Хлестакова, другие серьезные роли. Но мне хотелось в хороший русский драматический театр. И как-то в Москве меня познакомили с Алексеем Алексеевичем Образцовым, который был в Астрахани главным режиссером в драмтеатре. Мы поговорили, и он пригласил меня в Астрахань. Посмотрел мой репертуар, а школа у меня была солидная: дипломная работа в институте - Треплев и актерские работы в Донецке.
Так в 1974 году в моей биографии и возникла, как вы говорите, Астрахань. Приехал я по приглашению Образцова, но вскоре театр заштормило: новым главным режиссером была назначена Нелли Ражденовна Эшба, а Образцов напоследок мне сказал, что астраханскому театру он сделал хорошее приобретение в моем лице, и добавил: «Вас я бы забрал с собой, но Эшба попросила меня вас не трогать». Да я и сам уже был семьянином, жена, дочка. Для меня совсем не просто летать туда-сюда, я не из такой породы людей, это не в моем характере. И я остался в Астрахани.
- И не зря. Роль дона Карлоса в первом же спектакле Эшбы сразу сделала вас знаменитым. И все эти годы астраханцы вас высоко ценят, у вас талант, помноженный на авторитет и зрительскую любовь. Вы не жалеете, что остались?
- Что значит – жалеть? Были в жизни разные периоды, как у любого актера. И подъемы, и спады. Были и времена как бы охлаждения интереса ко мне со стороны художественного руководства. Постоянная смена художественных руководителей тоже сказывалась на творческой атмосфере в театре. Да и особенность нашей профессии в том, что, даже достигнув определенного звания и признания, каждый раз приходится доказывать заново, доказывать работой, и твои прежние заслуги зрителю, пришедшему на новый спектакль, неинтересны. Он пришел и хочет увидеть здесь и сейчас, на что ты способен, что ты играешь и хочешь выразить.
- Вы первый народный артист России в 200-летней истории Астраханского драматического театра. Примите и наши поздравления от читателей «Волги»!
- Признаюсь, получив высокое звание народного артиста России, я ощутил приятные моменты, но они такие мизерные, мгновенные, зато больше ответственности. Выходишь на сцену и понимаешь, раз в программке написано «народный артист», изволь соответствовать, поэтому работать нужно всегда.
- А любимые роли у вас есть? Или каждая роль, как дитя, дорогая и единственная?
- Безусловно, есть любимые роли. И врут те, кто говорит, что все роли одинаковы для актера. Есть роли, в которых ты можешь выразить больше, чем в другой роли, если роль позволяет тебе соответствовать. И есть роли, в которых не выразишь никакой мысли, глубокого чувства, тут уже выше головы не прыгнешь. А любимые - те роли, которые удаются, вот это, как дитя, чем больше на этого «ребенка» затрачено сил, здоровья, энергии, чем труднее победа, тем она тебе дороже. В моей актерской биографии роли Треплева в театре-студии, Пушкин в одноименной трагедии - это на всю жизнь. Ты окунаешься в иные обстоятельства, присваиваешь черты характера и реалии жизни великого человека, пытаешься прочувствовать его боль, сделать ее своей, и это в твоей душе оставляет глубокий след на всю жизнь. Да и другие роли – Ромео, Дон Карлос, можно много перечислять, роли, которые тебя обогатили духовно, они дороже и памятнее всего.
- Актер в своей профессии переживает столько чужих жизней, сколько у него ролей. И каждый раз заново. А как выходит актер из роли? Или спектакль состоялся, закрылась дверь - и свободен?
- Нет, все остается, не сразу понемногу отходишь. А вот какая-нибудь другая сильная роль тебя выводит на новый уровень понимания. Такое ощущение у меня в молодости было, когда я получил роль Пушкина в Донецком ТЮЗе. Другой актер репетировал эту роль, но неожиданно ушел из театра, поссорившись с главным режиссером, в общем, неприятная история. И мои сотоварищи, вчерашние выпускники, стали меня подталкивать, чтобы я подал заявку на эту роль. Художественный руководитель театра Аверченко был смелый человек, и он решил попробовать меня, новичка. Все получилось удачно, спектакль имел большой успех, меня стали узнавать на улицах. Но мои актерские и человеческие затраты были огромны, я настолько погрузился в эту роль, в его жизнь и время, столько перечитал и Пушкина, и о Пушкине… Мама даже говорила: у тебя, Юра, нос заострился, как у Пушкина. Так что, видимо, и внешне что-то меняется в актере. И это действительно так.
Столкнувшись с образом вождя народов Сталина, а я никогда не являюсь прокурором для своих героев, актер - только адвокат, я попытался войти в обстоятельства его жизни. Понять, что могло быть в его душе, в его мыслях, и, погружаясь психологически в образ своего персонажа, я испытал, видимо, такой стресс, что у меня случился инсульт и меня с премьеры увезли в больницу прямо со спектакля «Дети Арбата», где я играл Иосифа Виссарионовича. Представляете? Он от инсульта умер, и его напряжение сказалось на мне… Думаете, случайность? Может быть, а может быть, и нет, когда вот так погружаешься в роль. Это как погружаешься в глубину, чем глубже, тем труднее выплывать, но и быстро выныривать не к добру, это знают профессионалы-водолазы. Так и здесь: иногда трудно выходить из роли, конечно, не из всех.
- На ваш взгляд, современный театр, не только Астраханский, изменился как таковой?
- У меня такое ощущение, что кто-то очень желает резко все изменить. Я противник этого. Эксперименты могут быть, но все новое должно строиться на твердом фундаменте, иначе это карточный домик, это все пустышка и все развалится. А если в театральном деле нужно что-то новое, то возводить это нужно на хорошем фундаменте, на традициях. Прежде чем браться за эксперимент, сначала освой всю технику. Это как в живописи: ах, сегодня я буду Малевичем. Да нет, без твердых основ искусства ты будешь не Малевичем, а маляром, который, рисуя квадрат, просто пачкает стены. А Малевичем ты не будешь. Это он на всех «измах» - акмеизм, импрессионизм, кубизм и прочее - поставил жирную точку, и все стоят перед этой точкой и пытаются рассуждать, чтобы показать, какие они умные. Что дальше? За черным квадратом черная дыра, ничего нет, но прав он или не прав, художник есть и будет, пока стоит этот мир. Искусство будет жить и развиваться, будет и другой виток, и опять пройдем через какие-то азы, раз без этого не можем. Но настоящее искусство все равно возвращается к тем основам живописи, скульптуры, которые были заложены в античном мире, и мы от этого не уйдем.
Так же и в актерском деле. То, что многие века театр нарабатывал, строился как институт культуры, как трибуна, с которой можно сказать миру много добра, невозможно ни зачеркнуть, ни загубить. Люди во все времена идут в театр за сопереживанием и в какой-то мере за сотворчеством. Ни кино, ни телевидение этой магией не владеют, у них другие способы воздействия. Без живого присутствия зрителей театр немыслим. Время, конечно, и в театре отберет то, что не от души. Эксперимент в театре не самоцель, как это считают некоторые режиссеры, чтобы привлечь внимание скорее к своей особе, чем к театральному процессу. Есть и актеры, которые занимаются саморекламой. Все это не от сердца, а от лукавого. Это все равно как почесать правой рукой левое ухо, хотя проще сделать левой. Таких много сейчас, к сожалению. Незачем на время ссылаться, мол, оно такое вот и жизнь такая вот. Все от человека. Сейчас даже как бы модно стало эпатировать людей, вплоть до непристойностей на сцене. К сожалению, исчезает понятие приличий, вежливости, культуры поведения.
- Вы снимались в фильмах «Лес», «В той области небес», «Юнкера»...
- Знаете, в чем для актера главное отличие театра от кино? В театре – живое дыхание зала, и ты каждый раз вносишь в роль свое настроение, мироощущение, что-то новое, что сам для себя, может быть, и не сразу открыл в том образе, с которым выходишь на сцену. В кино – другое. Фильм на экране, ты уже ничего не исправишь. Вот у меня дома на диске есть «Юнкера», но я не смотрю. Ушло время, я изменился, и мне это как-то неинтересно.
- Юрий Михайлович, вы много читаете со сцены наизусть. Кто ваши любимые поэты?
- Прежде всего Пушкин. Это как родной человек, такое у меня ощущение. И мое становление как артиста произошло через роль Пушкина, и в его творчестве столько глубины, проникновения не только в прошлое, но и в будущее. Пушкин актуален всегда. А знаете, у меня была встреча с правнуком великого поэта. Это было на гастролях в Орле, и в гостинице на одном этаже с нами жил Григорий Григорьевич Пушкин, это его правнук по мужской линии. Я с ним много общался, рассказал, что играю Пушкина. Григорий Григорьевич оставил мне автограф. И представляете, этот автограф помог мне в Питере попасть в пушкинский музей на Мойке, когда его только открыли после ремонта и пускали одних иностранцев. Я пытался пройти, меня не пускали, и тогда я, вспомнив об автографе, показал его - и меня пропустили. Так Григорий Григорьевич помог мне посетить квартиру-музей на Мойке. Через Пушкина я и полюбил поэзию. И поэтов, к которым лежит душа, которых считаю «своими», у меня много – Есенин, Блок, Пастернак, Тютчев, Маяковский, Вознесенский… И все они любили ТЕАТР.