Буянто Аюшин

Время смывает лики прошлого, черты, образ человека, или, наоборот, укрупняет его, высветляя дарование, особенности таланта. Когда речь идет о Буянто Аюшине, у знавших его невольно появляется улыбка, наплывают теплые воспоминания, окрашенные юмором, фантазией, добром, оптимизмом, простосердечием, ибо он сам "фонтанировал" этими качествами на сцене и в жизни.

В ЧЕМ заключена природа его дара, как актера и режиссера? Понятное дело - гены, родители, природа, песенный край.... Деревенский парнишка из далекого Улюнхана, со школьных лет увлекшийся театром, поступает в младший состав Бурятского музыкально-драматического театра и вскоре уезжает в Москву, в ГИТИС (ныне Российская академия театрального искусства) учиться на режиссера, в 1952 году возвращается дипломированным режиссером. Энергия его бурлит. В первых же работах проявляется умение ярко выявлять в своих спектаклях характеры, социальные типы, наделять их индивидуальностью, заострять, порой доводя даже до гротеска. Елена Санжимитыпова, актриса, педагог, рассказывала: "Буянто Григорьевич был человеком очень талантливым во всех ипостасях: как режиссер, актер и как человек. Не каждой творческой личности дана мудрость. В нем она была. Работать с ним было очень интересно, легко, умел заряжать нас особой магией, которая называется волшебством... В сложной атмосфере театральной жизни, репетиций, поисков, неуверенности порой этого не хватает. Он, как настоящий волшебник, обладал искренним юмором, остроумием, расковывал, как бы вылечивал нас в трудных ситуациях, относясь ко всем трепетно, разумно...".

Сам уникальный актер, Буянто Григорьевич, возможно, "всю жизнь был пришиблен любовью к актеру", по выражению Немировича-Данченко. Возможно, идеалом театра для него был - Театр актера, в широком смысле этого слова, то есть глубинное проникновение в суть роли, осмысление характера персонажа, слияние с ним, перевоплощение или, по Станиславскому, - создание "жизни человеческого духа". Конечно же, в создании роли ему было важно все: как человек (персонаж) ходит, говорит, садится, ест, какой у него голос, тембр, какие у него жесты, походка и т. д.

Я до сих пор вспоминаю его актерские показы, они были настолько неподражаемы, содержали в себе суть характера, "зерно" сцены, юмор, тонкий лиризм, или очень острый рисунок. Глядя на его игру, или когда работаешь с ним, невольно возникала известная мысль Немировича-Данченко о том, что здание, декорации, музыка, штатные единицы, дирекция - это еще не театр, а вот выйдут на площадку два актера, рас-телят коврик, начнут играть, и если они талантливы - это уже театр!

Вспоминает народный артист России Г. Бутуханов: "Запала в память работа в спектакле "Левониха на орбите" А. Макаенка, где он (Буянто Аюшин) был постановщиком и исполнителем главной роли.

Невозможно передать словами каждодневное творчество гениального актера в создании характера. Он был поистине неповторим в таких разных ролях, как Чир ("Любовь Яровая"), Хасар ("Черт в сундуке"), Мунхэ - Очир ("Ээдрэ"), Потапыч ("Ленушка") и др. Его режиссерские работы отличались лаконичностью, минимальностью музыкальных эффектов, вспомогательных средств. Он умел создавать тончайшие нюансы через актера, через словесное и внутреннее действие. Его показы во время ре-петиций так ошеломляли, восхищали актеров, что после него не то что повторять, но и выйти на площадку было боязно и стыдно...".

У Буянто Григорьевича и в жизни, и в работе был азарт игрока: шахматы (играл блестяще!), карты, бильярд, репетиции, и все делал легко, игриво, без потуги, без пота. Было такое ощущение (обманчивое), что все у него получается само собой. Мог сыграть женскую роль и играл. Вспоминается такой эпизод.

Я, начинающий, молодой артист, играл главную роль в спектакле "Степной сокол" (Н. Балдано). Буянто Григорьевич и Виктор Самандуев (великолепный дуэт) были моими соперниками, антиподами. Роль у меня была несколько схематичной, к тому же моя неопытность... Одним словом, в сцене "ресторана" они так разыгрывались, импровизировали, купались игрой, что мой герой, и я, как актер, имел бледный вид, а они уходили из "ресторана", со сцены под гром аплодисментов зрителей. На гастролях по селам длительное время приходилось играть один и тот же спектакль, а иногда 2, 3 раза в день. Чтобы не повторяться, старались импровизировать, но угнаться в этом деле за Буянто Григорьевичем было невозможно. И мы, молодые актеры, просили его "выдать" в сцене падения в полуобморок, а сами в это время незаметно собирались за кулисами понаблюдать. Поначалу он охотно соглашался и нас не подводил, "выдавал". Но в один вечер возроптал: "Нет, не буду!" Мы его просили, уговаривали и, наконец он сдался, сказав: "Ладно, в последний раз!" И "выдал" нам такую импровизацию!... Все были довольны, счастливы и благодарны ему.... В чем же все-таки неповторимость, уникальность того или иного актера? Только ли в высоком профессионализме? В случае Буянто Григорьевича - две профессии (актер и режиссер) были в нем неотделимы, то есть одна помогала другой. Затем - колоссальная интуиция. Знание жизни, жизни народной. Глубинное знание. Наблюдательность, сострадательность, гибкость души, альтруизм, широта, внутренняя свобода, самодостаточность. У него была не простая судьба, судьба его поколения: полуголодное детство, война, лишения. Но тягу к прекрасному, возвышенному он пронес через многие испытания. Был он разным, неожиданным, порой непредсказуемым. Нет, он не был правильным человеком. Есть такое понятие - детонирующий голос. Никому не интересен (в жизни и в искусстве) человек без особенностей, странностей, слабостей. Он нравился женщинам, мог галантно, с шармом ухаживать, и, наверное, трудно было слабому полу устоять перед его обаянием.

Но главной его любовью всегда оставался театр. И служил он ему в разных ипостасях честно, правдиво, открыто, преданно, порой яростно, но никогда ничего не подчеркивая, не бия себя в грудь, не морализируя. Ведь еще в молодые годы на него обрушилась слава киноартиста после фильма "Песня табунщика". О его Шагте, обаятельном нехорошем человеке, люди говорили неустанно. И все бежали на "Песню табунщика", причем многократно. И слава эта казалась ему... (ну, я дескать и не такое могу!) естественным явлением, чем-то преходящим. А. Чехов сказал о своем племяннике Михаиле Чехове, начинающем великом актере: "В нем множество живых человеческих лиц, которые он надевает на себя"... То же самое можно сказать о Буянто Аюшине.

...Когда я учился в ГИТИСе (Москва) на режиссера, из дома пришло письмо. Оно извещало о том, что не стало Буянто Григорьевича. Известие меня обожгло. Все всплыло, вспомнилось: гастроли, общение, наши "приколы", его тяга к молодежи, посиделки у него дома, чаи, шахматы, его байки, смешные капризы, смех, веселье и, изредка, его грустные глаза через толстые линзы. В нем было что-то чаплиновское, в его внешней и внутренней пластике: нерв, сарказм, ирония, юмор, отстраненность. Он мог бы гениально сыграть Брехта, скажем Артура Уи.

За его непосредственностью, театральностью, оптимизмом проглядывался безумно ранимый, возможно, одинокий чело-век. Он не ведал конъюнктуры, умно обходил рифы тоталитарного режима. Его любили, с ним считались власти, ему многое прощалось. А кто знал и кому ведомо, что творилось в душе художника? Быть может, его терзало противоречие с самим собой, с окружающими, с собственным критерием того, что делаешь... Жизнь художника предполагает одиночество. И, возможно, поэтому мы порой подвержены искусу Бахуса...

Вспоминает дочь Туяна: "Запах старого театра, его кулис, тесных гримерок, бутафорской... тишина и таинственность зрительного зала перед спектаклем. Новогодние утренники, елка, маскарад, Снегурочка, Дед Мороз, подарки, Первомай, октябрьские демонстрации. Дни победы - это все театр и папа!!!".

...Когда он ушел, ему было всего 55 лет. Мы, тогда молодые, теперь стали старше его. Но он продолжает по прежнему говорить с нами об искусстве театра, об искусстве жить...

Владимир КОНДРАТЬЕВ