Владимир Мусатов

Дуб вдали, с распростёртыми корявыми ветвями, был особенно скульптурен, врезан в небо. Слегка начинала ржаветь его крона. Но лёгким багрянцем тронуло уже верхушки кленов, оттенок бронзы начали обретать вязы, и с берёзы полетел чистый жёлтый лист. Пришла осень – торжествующая пора Павловска.

Вот и здесь, на Парадном поле, тоже скоро наберут свои краски классические «декорации» Гонзаго. Ветер сбивал листья в маленькие караваны и гнал по озеру. Девочка подставила руки ковшиком, поймала сухой лист – словно бабочку. Всё ещё только начиналось у этой девочки. Парк тоже.

И, как обычно, Мусатова волновало всё: особая какая-то неограниченность красоты, мягкое сияние осеннего дня, внимание, тишина огромной группы – власть его речи. Знакомая женщина – куратор из ЛИИВТа – опять привезла своих студентов… И эта девочка… Он кончил на высоком накале:

- Видно моё поколение свою функцию выполнило. Основные мои слова вам, товарищи молодёжь! Берегите это всё как зеницу ока! Познание и чувство прекрасного, которое воспитывается здесь, в Павловске, должно принадлежать всем, не только вам, но и грядущим поколениям. Помните!

Зааплодировали.

Володя Мусатов, двенадцатилетний школьник, неистощимый на выдумки проказник, тоскливо переминается с ноги на ногу. День был непоправимо испорчен. А как начинался! В росе травы, лёгок бег, в нехитром мурлыканье хвала себе: отменена рыбалка, встреча с дружками – именины матери. Все спят, а он является с огромным букетом сирени – сам наломал, мать обрадуется, окунет лицо в благоухающую кипень цветов… И надо же, чтобы его поймал лесник, а он, Володька, такой увёртливый, ловкий, не смог вырваться, приволокли к дому. Мать заплакала, огромный штраф. За что?! Мало в парке сирени?.. Он смотрел на мать исподлобья, мать была строга, ждал взбучки… Мать взяла его за руку, и вдвоём они пошли в парк.

- Я хочу, чтобы ты полюбил парк, а не ломал его, - сказала она. Мать была сурдопедагог, кандидат наук, учила глухонемых детей. Великолепно знала Павловск, любила его беспамятно, и часто водила своих учеников на экскурсии; красотой парка врачевала их ущербность. Могуществом человека. Прошли Старую Сильвию, Парадное поле, Краснодолинный павильон, Березовую аллею. И чист был свет от старых берёз…Висконтиев мост опрокинулся в Славянку. Меж облаков и небесной сини нежная рябь дробила его правильный овал. Сколько раз нырял «солдатиком» с ваз моста!

Мать говорила, и скульптура обретала Имя. Она словно возникала из небытия… Мраморы римских императоров потемнели от времени, потрескались. Император Веспасиан с квадратной головой, выраставшей прямо из плеч, походил на заносчивого петуха. И как у петуха был его взгляд – короток и нагл. А наискосок слепец Гомер всем своим изборождённым лицом, запавшими глазницами мучительно всматривался во что-то. Он не был слеп.

Вышли на Тройную липовую аллею. Старые липы шли отвесной стеной и уводили глаз к чистым линиям дворца. Фигурка Павла невнятно читалась на желтом фасаде. Подошли ближе. Лицо под треуголкой дышало самодовольством. Мать сказала:

- Он знал восемь языков, образование получил блестящее. От него много ждали. А он запарывал солдат на плацу за неправильно пришитую пуговицу, выгнал Камерона. Неуравновешенный, взбалмошный, прославился всякими нелепыми историями. Образование – это ещё не культура…

Павловск принадлежал ему. Но меньше всего он принимал участие во всём этом.

- Цари уходят, - сказала мать. – Искусство – нетленно.

У неё был свой метод воспитания: она никогда не думала – сын маленький, не поймёт, не приспосабливала к его возрасту лексику, наоборот – поднимала до себя. Мать словно передала ему таинственную эстафету. Она не говорила: ты должен, ты должен… Внушала – не можешь не полюбить. Блестящими глазами, молчанием, речью.

И ему, озорнику, живчику, выдумщику, мир его нехитрых, но прекрасных наслаждений вдруг стал недостаточен, мал. Был Павловск – просто хорошо ухоженный лес, сладостное приволье летних каникул. Явилось произведение искусства… С тех пор он ревностно оберегал лес. Добровольно помогал лесникам, лез в драку с мальчишками - никому не давал ломать кусты. И к тому же записался в детскую пожарную дружину.

Жизнь человека подобна дереву на срезе. Наслаиваются годы, целые собственные эпохи - кольца. Сердцевина мусатовского ствола завязывалась в Павловске. Он учился в знаменитой немецкой школе, на Невском, Петришуле, основанной ещё Петром 1. Зубрил немецкие спряжения, в дырявых валенках, но при воротничке, с упоением танцевал вальс на школьных вечерах, участвовал в художественной самодеятельности, увлекался радиотехникой. Но каждое лето – непременно Павловск. Привязанность к нему крепла. Привязанность эта была взаимной - Павловск не имел от него тайн…

В те двадцатые-тридцатые годы экскурсии по парку водили знаменитые экскурсоводы: Анциферов и Ляко де ля Тонбель, его ученик, из обрусевших французов. Володя «подлавливал» их на маршрутах. Знал всё почти наизусть, но в этих прогулках по парку было нечто от тайны незапетой, задушевной песни. Мальчишке и в голову не приходило, что и они передают с ним свою эстафету, в его грядущие годы.

.................................................................

…И Павловск жил своей несуетливой вековой жизнью, являя миру красоту и гармонию. А жизнь Володи Мусатова только завязывалась. В Павловском курзале он однажды увидел музыкальный спектакль… После окончания школы он поступил в театральное училище. Потом – ТЮЗ, театр оперетты. Оперетта на многие годы. И это был не капризный зигзаг судьбы, призвание, предназначенность…

Но пришла война, и опереточный герой, жизнерадостный, незлобивый простак, облачился в непривычную солдатскую форму. Его фронт – нейтральная полоса, тёмный лес. Машина с мощной громкоговорящей установкой, изрешеченная снарядами, с потушенными фарами. И голос диктора-переводчика Владимира Мусатова летит над вражескими окопами:

- Немецкие солдаты! Кончайте войну! Спасайте свои жизни, сдавайтесь в плен.

Он – слова, в ответ – пули. И чудом уцелел весь экипаж.

Когда началось наступление на Ленинградском фронте, в 1944-ом, их боевая машина, одна из первых, буквально влетела на станцию Александровская. Всего четыре километра от Павловска!.. Но путь в единственный город лежал через Германию… И ничего о нём не знал…

Только весной 1946 года, уже мобилизовавшись, Владимир Иванович увидел Павловск. Паровоз, пыхтя, подъезжал к знакомой станции. Непривычных очертаний здание вырастало на горизонте. В первую минуту ничего не понял, ахнул. Прежде дворца не было видно от вокзала. Густой лес, вековые ели скрывали дворец и начинали Павловский парк торжественной красотой… Шёл по шоссе вдоль убогого, погубленного войной парка, мимо заброшенных дотов, заросших травой окопов. За деревянной оградой велись работы по разминированию.

Он перемахнул через забор. Прекрасного купола, с лёгкой и тонкой колоннадой, отныне не существовало! Зияли чёрные провалы дверей и окон. Левая галерея, обуглившаяся, сохранилась. Правой, там, где была библиотека Росси – не было. Торчали несколько уцелевших колонн - словно скорбные плакальщики окаменели на погребении. Дымовые трубы – без крыш, груды кирпича, какие-то куски позолоты валялись на площади. В этих руинах ничего романтического не было. Они кричали. Павловский дворец был искалечен, мёртв!

- Больше я сюда не приезжал, - вспоминает Владимир Иванович. – Один раз так себя можно ранить!

В 1947 году артисты ленинградской музкомедии устроили концерт для жителей Павловска. В павильоне Росси, использованном под эстраду, простодушный весельчак Бони, размахивая цилиндром, исполнял свои классические куплеты: Красотки, красотки, красотки кабаре…

Анна Ивановна Зеленова, директор дворца-музея, подошла после концерта. Они знали друг друга ещё по школе и страшно обрадовались.

- Владимир Иванович! Живы!

- Чудом, но жив… А Павловск?! Всё погибло, всё разграблено, ничего не будет!

Анна Ивановна свела его в первую комнату дворца. На помостах, затянутых зеленом материалом, лежали обломки скульптуры. Это было страшно, кладбище скульптуры, жуткое зрелище. Где торс, где рука, где обожжённый пьедестал. Осколки, фрагменты лепной штукатурки. Белая ночь освещала эти жалкие останки призрачным светом.

- Милая Анна Ивановна! Разве это можно всё восстановить?!

Она ответила:

- И всё-таки мы восстановим!.. Не всё пропало.

..............................................................

И только в шестьдесят втором году Мусатов вернулся в Павловск, чтобы никогда с ним более не разлучаться. Сначала диктором на радиоузел Павловского дворца-музея (Анна Ивановна пригласила). Работа нехитрая. Сообщать информацию, подбирать музыкальную программу. Но после долгого отсутствия он попал в родные пенаты – всё его интересовало. Как ведутся реставрационные работы, как пережил Павловск военные годы, какие люди ему помогли. Он замучил Анна Ивановну вопросами: в Бренновской надстройке часовенка была. Куда делась? Почему у Пиль-башни крыша железом крыта, а не соломой?

Анна Ивановна сказала однажды:

- Я не понимаю, Владимир Иванович. Вы же прекрасно всё знаете, всю историю Павловска… Почему бы Вам самому не водить экскурсии?

- Милая, как же это я буду делать?

Полный текст можно прочитать здесь
http://www.proza.ru/2013/02/28/1248

Елена Садовская